Александр Дюма - Папаша Горемыка
Господин Падлу, чьи деревья превосходно зацветали, вполне мог запасаться терпением, хотя и выражал порой легкое удивление по поводу того, что он не видит великого множества жареной рыбы, которую предрекали оба его компаньона, великодушно обещавшие с ним делиться, пока не исполнится самое заветное его желание; что же касается двух его друзей, тут дело обстояло иначе: они двадцать раз в течение дня были обречены терпеть адские муки.
Отправляясь на реку, компаньоны вовсе не добывали несметного количества рыбы, как они надеялись, а всякий раз убеждались в своем очередном чудовищном поражении.
Эти постоянные неудачи не только лишали Батифоля и Берленгара удовольствия, но, более того, наносили им материальный ущерб.
Ловля рыбы, что бы там ни думали, это довольно разорительное удовольствие, и наши буржуа вскоре начали догадываться, что ремесло рыбака приносит не только прибыль. Когда им пришлось обзаводиться новыми снастями, друзья были вынуждены, выражаясь их языком, вышвырнуть тысячу франков на их покупку; столь дорогостоящее развлечение неизбежно должно было обратиться в торговое предприятие, и было решено регулярно выделять г-ну Падлу часть улова и одновременно продавать ежедневно определенное количество рыбы, достаточное для того, чтобы окупить предварительные расходы, на которые пришлось пойти обоим компаньонам.
Несмотря на то что вначале господа Берленгар и Батифоль относились к профессиональным рыбакам с неприязнью, они постепенно свыклись с их ремеслом. Если человек что-нибудь продал однажды, что может ему помешать продавать все, что угодно?
Однако папаша Горемыка подрывал начинание друзей в самой основе.
Снасти то и дело портились, рвались или терялись; лески так запутывались, что распутать их могли разве что пальцы какой-нибудь феи; все надо было менять, прежде чем удавалось вытащить из реки хотя бы хвостик надежды, которая могла бы смягчить горечь столь значительных потерь.
Разумеется, подозрения друзей немедленно пали на Франсуа Гишара — только ему можно было приписать все эти беды.
Господин Батифоль принялся с присущей ему основательностью следить за каждым шагом рыбака, но не смог собрать никаких улик, подтверждающих эти подозрения.
На рассвете старик протирай глаза и потягивался, стоя в одной рубашке на пороге своей лачуги; одежда его была опрятной, а башмаки если и не блестели, то были чистыми; на них не было ни капли воды, ни малейшей грязи или тины — все указывало на то, что рыбак только что встал с постели, где честным образом провел положенные двенадцать часов.
Лодка, столь же безупречно чистая, как и ее хозяин, с безмятежным видом покачивалась на цепи, словно она была неспособна участвовать в каком-либо дурном деле, а тем более в преступлении.
Юберта расхаживала взад и вперед по хижине, хлопоча по хозяйству, подвижная и стремительная, как королек. Она позволяла себе отдохнуть лишь во второй половине дня, когда садилась у живой изгороди боярышника и начинала петь деду свои самые веселые песни, а он слушал ее, задумчиво глядя на реку.
Понаблюдав три дня за поведением соседей, г-н Батифоль поневоле был вынужден почти поверить в их невиновность.
И все же у него оставалась одна надежда.
Два раза в неделю Юберта переправлялась через Марну и возвращалась довольно поздно.
Где же она пропадала?
Эта загадка волновала г-на Батифоля не только из любопытства или корыстного интереса, но также потому, что девушка внушила ему любовное чувство.
Чеканщик подумал, что у Беляночки, возможно, есть любовник; мысль эта вызвала у него такое же неприятное ощущение, какое он испытал когда-то, услышав, что в результате одной из упущенных им сделок его конкурент разбогател.
Человеку трудно смириться с невзгодами, которые могут принести выгоду соседу, а вовсе не с теми, которые наносят ущерб ему самому.
Господин Батифоль решил не терять бдительность до тех пор, пока он не сможет проникнуть и тайну Юберты.
Начиная с того дня как чеканщик впервые задумался, чем вызваны долгие отлучки девушки, он утратил спокойствие и хладнокровие, придававшие ему силы.
До сих пор презрение Юберты вызывало у Аттилы лишь обычную досаду, выражавшуюся в недоброжелательных действиях по отношению к рыбаку, но виной тому был скорее его вздорный характер, нежели свойственная ему жестокость; теперь же г-н Батифоль с удивлением обнаружил, что он испытывает глубокую ненависть к девушке.
Но он ошибся: это чувство было не ненавистью, а любовью, воспринятой им в обратной последовательности: из-за особого склада натуры г-на Батифоля его любовь началась с того, чем у других она нередко заканчивается.
Но под какой бы странной личиной ни выступала любовь, она неизменно приводит к одним и тем же последствиям.
Пусть читатель судит об этом сам.
Легче всего г-ну Батифолю было перебраться через реку раньше Юберты, дождаться, когда она высадится на берег, и последовать за ней.
Двадцать раз он намеревался сделать именно так, но не решался.
Вслух он говорил: «Какое мне дело, есть ли у этой девчонки любовник или нет!»
А про себя думал: «Если это правда, мне будет очень неприятно».
И все-таки он не терял надежды.
Однажды вечером г-н Батифоль поневоле размышлял над этой мучительной загадкой, ухитрившейся вклиниться в столь дорогие его сердцу арифметические заботы и занять место где-то между вычитанием и умножением, как вдруг в дверь постучали.
То был приказчик г-на Берленгара, задержавшегося в Париже из-за своих дел; он привез письмо своего хозяина.
Это послание отличалось скорее краткостью, нежели утонченностью и изяществом стиля.
«Благодари Бога за то, что он послал тебе в жены женщину, похожую на тебя, — писал Берленгар. — Сколько бед могла бы навлечь на твою добрую голову крупица лукавства, всегда сопровождающая женскую красоту! Над тобой смеются, тебя разыгрывают, о Батифоль, если только ты сам, соблазнившись прелестями речной красотки, не издеваешься над своими друзьями. Ты думаешь, что плутовка занята шитьем или вязанием ради услады костей своего деда и ради твоих пламенных взглядов, а она по два раза в неделю носит на рынок корзины, полные нашей рыбы. Оплакивай свой позор, Батифоль; я не смею сказать: отомсти за нас!»
Вместо того чтобы плакать, как советовал своему другу Берленгар, г-н Батифоль вздохнул с облегчением.
Напрасно он подогревал свою страсть и самолюбие рыбака, напрасно взывал к своему достоинству собственника, подсчитывая, сколько убытков он потерпел, и мысленно взвешивая громадные рыбины, которые этот ужасный папаша Горемыка присваивал себе под носом у компаньонов: заключение о том, что в водах Марны еще много обитателей, а Юберта только одна, перевешивало все прочие доводы.
