Александр Дюма - Королева Марго
– Готово дело! – крикнул Коконнас.
В то же мгновение окно, под которым Коконнас нашел укрытие, со скрипом отворилось. Коконнас отбежал, опасаясь атаки и с этой стороны, но вместо нового врага в окне показалась женщина, а вместо смертоносного оружия, которому он изготовился дать отпор, показался букет цветов, который упал к его ногам.
– Женщина?! Вот как! – сказал он. Он отсалютовал даме шпагой и нагнулся, чтобы поднять букет.
– Берегитесь, берегитесь, храбрый католик! – крикнула дама.
Коконнас выпрямился, но недостаточно быстро, и кинжал другого племянника Меркандона, прорезав плащ пьемонтца, нанес ему рану в другое плечо.
Дама пронзительно вскрикнула.
Коконнас, одним жестом и поблагодарив ее и успокоив, бросился на второго племянника; тот отвел удар, но при второй атаке поскользнулся в луже крови. Коконнас бросился на него с быстротой барса и пронзил ему грудь.
– Отлично! Отлично, храбрый рыцарь! – воскликнула дама из дворца Гизов. – Отлично! Сейчас я вышлю вам подмогу.
– Не стоит беспокоиться, сударыня! – отвечал Коконнас. – Если это вас интересует, то лучше досмотрите до конца, и вы увидите, как расправляется с гугенотами граф Аннибал де Коконнас.
В это время сын старика Меркандона почти в упор выстрелил из пистолета в Коконнаса, и тот упал на одно колено.
Дама в окне вскрикнула, но Коконнас встал на ноги – он упал на колено, чтобы избежать пули, которая просверлила стену в двух футах от прекрасной зрительницы.
Почти одновременно в окне жилища Меркандона раздался яростный крик, и какая-то старуха, поняв по белому кресту и белой перевязи, что Коконнас – католик, швырнула в него цветочный горшок и попала ему в ногу выше колена.
– Прекрасно! – сказал Коконнас. – Одна бросает мне цветы, другая – горшок. Если так будет продолжаться, то разнесут и оба дома.
– Спасибо, матушка, спасибо! – воскликнул юноша.
– Валяй, жена, валяй! – крикнул старый Меркандон. – Только не попади в нас!
– Подождите, подождите, господин де Коконнас, – крикнула дама из дворца Гизов, – я прикажу стрелять из окон.
– Вот как! Да это целый женский ад, где одни женщины за меня, а другие – против! – сказал Коконнас. – Пора кончать, черт побери!
Обстановка и впрямь сильно изменилась, и дело явно шло к развязке. Против Коконнаса, который, хотя и был ранен, но находился в самом расцвете своих двадцати пяти лет, который привык к боям и которого три-четыре царапины не столько ослабили, сколько обозлили, остались только Меркандон и его сын – старик на седьмом десятке лет и юноша лет семнадцати, бледный и хрупкий блондин; он бросил свой разряженный, ставший бесполезным пистолет и, весь дрожа, размахивал своей шпажонкой, которая была наполовину короче шпаги пьемонтца; отец, вооруженный лишь кинжалом и разряженной аркебузой, звал на помощь. В окне напротив старая женщина, мать юноши, держала в руках кусок мрамора и собиралась запустить им в Коконнаса. А Коконнас, возбужденный угрожающими действиями с одной стороны и поощрениями с другой, гордый своей двойной победой, опьяненный запахом пороха и крови, озаренный отсветами горящего дома, воодушевленный мыслью о том, что сражается на глазах у женщины, чья красота, казалось ему, была достойна ее высокого титула, Коконнас, подобно последнему из Горациев[8], почувствовал, что силы его удвоились, и, заметив нерешительность юного противника, подскочил к нему и скрестил свою страшную окровавленную рапиру с его шпажонкой. Двумя ударами он выбил ее у него из руки. Меркандон постарался оттеснить Коконнаса с таким расчетом, чтобы метательные снаряды, брошенные из окна, могли попасть в него наверняка. Но чтобы остановить двойное нападение – нападение Меркандона, пытавшегося пронзить его кинжалом, и нападение старухи матери, уже готовой бросить камень и размозжить ему череп, Коконнас схватил своего противника в охапку и, сдавив его в своих геркулесовых объятиях, начал подставлять его, как щит, под все удары.
– Помогите, помогите! – кричал юноша. – Он раздавит мне грудь! Помогите, помогите!
Голос его переходил в глухое, сдавленное хрипение. Меркандон прекратил угрозы и начал умолять:
– Пощадите! Пощадите, господин де Коконнас: ведь это мое единственное дитя!
– Мой сын! Мой сын! – кричала мать. – Это надежда нашей старости! Не убивайте его, сударь! Не убивайте!
– Ах, вот как! – разразившись хохотом, воскликнул Коконнас. – Не убивать? А что он хотел сделать со мной своим пистолетом и шпагой?
– Сударь, – продолжал Меркандон, умоляюще складывая руки, – у меня есть денежное обязательство, подписанное вашим отцом, – я вам верну его; у меня десять тысяч экю золотом – я отдам их вам; у меня есть фамильные драгоценности – они будут ваши, только не убивайте, не убивайте его!
– А у меня есть любовь, – вполголоса сказала дама из дворца Гизов, – я обещаю ее вам!
Пьемонтец на мгновение призадумался.
– Вы гугенот? – неожиданно обратился он к юноше.
– Да. – пролепетал мальчик.
– Тогда – смерть тебе! – ответил Коконнас, нахмурив брови и поднося к груди противника остро отточенное лезвие.
– Смерть! – воскликнул старик. – Мое несчастное дитя!
Раздался вопль старухи матери, проникнутый такой глубокой скорбью, что пьемонтец приостановил исполнение своего жестокого приговора.
– Герцогиня! – взмолился Меркандон, обращаясь к даме из дворца де Гиза. – Заступитесь за нас, и мы будем поминать вас на вечерних и утренних молитвах.
– Пусть он перейдет в католичество! – отвечала дама из дворца Гизов.
– Я протестант, – сказал мальчик.
– Тогда умри, раз тебе не дорога жизнь, которую тебе дарят такие прелестные уста!
Меркандон и его жена увидели, как страшный клинок молнией сверкнул над головой их сына.
– Сын мой, мой Оливье! Отрекись... Отрекись! – завопила мать.
– Отрекись, сынок! Не оставляй нас одинокими! кричал Меркандон, валяясь в ногах у Коконнаса.
– Отрекайтесь все трое! – воскликнул Коконнас. – Спасение трех душ и одной жизни за одно «Верую».
– Согласен, – сказал юноша.
– Согласны! – воскликнули Меркандон и его жена.
– На колени! – приказал Коконнас. – И пусть твой сын повторяет за мной молитву слово в слово. Отец первым встал на колени.
– Я готов, – сказал мальчик и тоже встал на колени. Коконнас начал по-латыни читать «Верую». Но случайно или намеренно, юный Оливье опустился на колени на том самом месте, куда отлетела его шпага. Как только он увидел, что может достать до нее рукой, он, повторяя слова молитвы, протянул к ней руку. Коконнас заметил его маневр, но не подал виду. Когда же юноша дотронулся концами пальцев до эфеса шпаги, Коконнас бросился на него и повалил на землю.
