Редьярд Киплинг - Наулака: История о Западе и Востоке
Он причмокнул от удовольствия.
— Хорошо, хорошо, очень хорошо, — шептал он, смакуя прочитанное. — Посмотрите, какая красивая реклама! Так, что же произошло за это время в Топазе? — воскликнул он, держа газету на расстоянии вытянутой руки и жадными глазами пробегая газетные столбцы. — О, с ним все в порядке.
Эту обычную фразу он произнёс таким нежно-воркующим, музыкальным тоном, что, право, Кейт стоило проделать долгий путь, чтобы услышать её.
— Так, мы продолжаем двигаться вперёд, не так ли? Мы не мешкаем, не бездельничаем, не тратим времени впустую, хотя ещё не залучили к себе «Три К». Мы не отстаём от каравана! А посмотрите-ка на эту рубрику — «Растлерские корешки» — чуть не целая полоса. Ах, этот бедный, старый, изъеденный червями городишко крепко-крепко спит, так ведь? Нет, подумайте только, ям ещё подавай железную дорогу! А вот, послушайте: «Мило С.Ламберт, владелец рудника „Последний котлован Ламберта“, имеет большие запасы руды в штабелях, но, как и все мы, считает, что перевозка руды не окупится, если железная дорога пройдёт дальше, чем в пятнадцати милях от города. Мило утверждает, что после того, как он вывезет, наконец, руду, штат Колорадо потеряет для него всякую привлекательность». Ну, я так не думаю. Приезжайте в Топаз, Мило! А вот ещё: «Когда осенью „Три К“ появятся в городе, закончатся наши жалобы на тяжёлые времена. А между тем крайне несправедливо по отношению к нашему городу говорить, что Растлер отстаёт от других городов штата, основанных одновременно с ним, и все честные граждане должны с негодованием отвергнуть это утверждение и приложить все силы для его опровержения. Растлер никогда ещё не находился в таком расцвете, как сейчас. Судите сами — на его рудниках в прошлом году добыто руды на 1 млн. 200 тысяч долларов; в городе шесть церквей различных вероисповеданий; молодая, но быстро растущая академия, которой суждено занять одно из первых мест среди американских учебных заведений; по количеству новых зданий, воздвигнутых в городе в прошлом году, мы не уступаем, а может быть, и превосходим любой из городов горного края, и наконец, жители нашего города — это энергичные и целеустремлённые бизнесмены. Все это вместе взятое сулит нам в будущем году большой успех — Растлер станет достойным своего названия»[15].
— Ну, напугали! А нас это совершенно не задевает. Нисколько! И все же жаль, что Хеклер поместил эту корреспонденцию, — прибавил Тарвин, нахмурив брови. — Кое-кто из наших топазцев примет это всерьёз и отправится в Растлер дожидаться приезда «Трех К». Так, значит, осенью, да? Ах ты, боже мой! Вот так-так, так-так… А вы, девочка моя, не хотите, чтобы в одно прекрасное утро «Три К» появились в Топазе? — неожиданно спросил Тарвин, усевшись на диване рядом с Кейт и развернув газету так, чтобы она могла читать вместе с ним.
— А вам самому этого хочется, Ник?
— Вы ещё спрашиваете!
— Тогда, конечно, да. Но мне кажется, что вам будет лучше, если это не произойдёт. А то вы слишком разбогатеете. Как мой отец.
— Ну, я всегда могу нажать на тормоз, когда увижу, что и в самом деле становлюсь богатым. Дайте мне только миновать станцию под названием Благородная Бедность, и я не поеду дальше. А что, приятно видеть знакомые заголовки, правда? Смотрите, имя Хеклера, набранное огромными буквами, а над ним надпись — «Старейшая газета в округе Дивайд», а вот и страстная передовица о будущности города, в которой так в слышится голос Хеклера, его манера и его интонация. Все это так знакомо. У него прибавились две новые колонки объявлений, значит, мы не стоим на месте.
Кейт улыбнулась. И у неё газета вызвала некоторую тоску по дому. Она любила Топаз, но по-своему, и сейчас, пробежав глазами страницы «Телеграммы», увидела мать. которая целый вечер сидит на кухне (она так привыкла сидеть на кухне, когда семья была бедна и им приходилось переезжать с места на место, что и теперь предпочитала кухню всем остальным комнатам в доме), печально глядя на покрытую снегом вершину Большого Вождя и думая о том, что-то сейчас поделывает её дочь. Кейт навсегда запомнила эти вечерние часы, которые они проводили вместе, переделав все домашние дела. Она помнила старое-престарое кресло-качалку в домике у строящегося железнодорожного пути — эта качалка знавала лучшие времена и в своё время стояла в гостиной, а когда истрепалась, мать обила её кожей и отправила на кухню. Вытирая подступившие слезы, Кейт вспоминала, что матери всегда хотелось, чтобы дочка сидела именно в нем, вспоминала, как хорошо ей было сидеть у печки на своей подушечке и смотреть на маленькую маму, которую почти и не видно было в этом глубоком кресле. Ей слышалось мурлыкание кошки под печкой и свист чайника; она и сейчас слышала, как тикают часы в доме, и чувствовала, как из щелей в полу тянет по ногам холодным воздухом прерий.
Она заглянула из-за плеча Тарвина в газету, в каждом выпуске которой на первой странице помещались два силуэта города — Топаз в первый год своего существования и нынешний, теперешний, совсем другой Топаз, и комок подступил к её горлу.
— Большая разница, правда ведь? — сказал Тарвин, поймав её взгляд. — Вы помните, где стояла палатка вашего отца и старый станционный дом, вот здесь, у реки? — Он показал место на картинке, и Кейт кивнула, не говоря ни слова. — Хорошее было время, да? Ваш отец не был тогда так богат, как сегодня, да и я тоже, но как же счастливы все мы были.
В тот вечер он ушёл довольно рано, как бы отдавая должное её уступчивости и в благодарность за то, что ему было позволено провести вечер в доме Эстесов; но на следующий вечер он ушёл попозже, и так как Тарвин не выказывал ни малейшего намерения касаться запретных тем, то Кейт даже радовалась тому, что он был рядом. У него вошло в привычку присоединяться по вечерам к компании, собравшейся за семейным столом под семейным абажуром при открытых дверях и окнах.
Тарвин не мог похвастаться систематическим образованием; все свои знания он почерпнул в основном из газет. Но ещё он умел учиться у самой жизни. И, кроме того, он был из тех, кого зовут кузнецами своего счастья, в это тоже помогало ему в самообразовании. Усваивая политические воззрения газетных писателей и систематические знания, которые даёт школа, он обычно руководствовался грубоватым житейским здравым смыслом.
Он не был любителем споров, и если спорил, то только с Кейт я то нечасто, и в последнее время в основном по поводу больницы, ибо видимые результаты её усилий начинали доставлять ей радость и поддерживали её веру в успех. Наконец, она уступила его просьбам и позволила ему осмотреть это образцово-показательное заведение, чтобы Ник собственными глазами мог увидеть произведённые ею преобразования.
