Михаил Голденков - Три льва
— А знаете, пан канонир, я не удивлен, увидев вас здесь! Это очень похоже на вас! Все-таки вы добрый человек! Сегодня здесь находятся те, кто в самом деле любит свою страну и знает, где начинать ее оборонять! Удачи, пан полковник! Вы меня вдохновили! Я теперь тоже хочу совершить поступок! По-сту-пок! — и Боноллиус, отвесив церемониальный, как на балу, поклон шляпой, затем, развернувшись, стал удаляться.
Кмитич улыбался, глядя вслед убегающему инженеру. Поступок… Да уж, как это похоже на былого Боноллиуса, человека с внешностью светского франта, с изысканными манерами и сугубо солдатским характером. Боноллиус, сколько его знал Кмитич, никогда ничего не боялся. Взорвать себя, поступок отчаянья в гибнущем Менске, этот человек считал самым что ни на есть достойным поступком… «Нашел чему завидовать!» — усмехнулся Кмитич, думая, что Боноллиус именно так на его месте и поступил бы…
И пусть их встреча началась как-то неказисто, холодно со стороны Боноллиуса, расставание получилось оптимистичным. «Да уж, вот что война с человеком сделала», — грустно думал Кмитич. Боноллиус, вложивший на стенах Смоленска столько мужества и оптимизма в сердца оборонцев и лично в сердце Кмитича, сейчас был полной противоположностью себе самому в прошлом… Но встреча с этим паном, тем не менее, взбодрила Кмитича, особенно последние слова Боноллиуса…
«Если этот специалист здесь, то многое у нас получится. Просто с возрастом Боноллиус стал зануден, как когда-то Обухович», — говорил сам себе Кмитич, но тут же понимал — прав пан инженер: если бы в 1655 году все следовали единой стратегии, объединились под единым командованием Януша Радзивилла, то и не было бы такой страшной катастрофы, которая произошла… Прав Боноллиус и в том, что не великое нынче Великое княжество. Истинно, страна светского франта Боноллиуса ушла в прошлое. Пришли унылые военные будни, и таковым соответственно стал и сам Боноллиус. «И пусть он жил часто за границей, но к своей стране этот пан привязан больше, чем кто-либо. Больше, чем кто-либо, ощущает боль и горе отчизны», — думал Кмитич, все еще сидя за зубцом, не обращая внимания на разрывы ядер и свист картечи над головой…
ГЛАВА 12
Крах
К обеду турецкие пушки неожиданно смолкли. В городе никто не знал, что захватчики устанавливали мины под одной из башен. Прекратив обстрел, турки начали прятаться перед взрывом. Наступила обманчивая тишина. Русинские солдаты, утомленные бессонной ночью, вопреки приказам офицеров, пользуясь моментом затишья, попадали на землю и заснули… Мощный взрыв разбудил всех в один миг. Столб огня, дыма, земли и кирпичей вознесся в небо. Когда дым более-менее рассеялся, то на месте башни виднелась куча щебня, деревянных балок и битых кирпичей… Сюда с криками «Алла!» устремился поток турецкой пехоты в высоких белых шапках и длинных одеждах, голые по пояс и в белых повязках на головах янычары с ятаганами в руках, а также персидские пехотинцы. Сюда же, им навстречу кинулся Володыевский. Он подталкивал и поддерживал двух солдат, которые, видимо, были оглушены взрывом. Солдаты кое-как бежали, на ходу вскидывая мушкеты. Володыевский столкнулся с тремя турками, и сабля в его руке начала выписывать эллипсы и кресты. Турки один за другим упали, разрубленные ловкими ударами подольского русина… Но за ними бежала целая орда, против которой одной сабли Володыевского не хватило бы. Солдаты прицелились и выстрелили из своих мушкетов.
Штурм Каменца
Тут же появился Потоцкий, он также гнал перед собой человек пятнадцать ратников, которые обратились было в бегство, напуганные взрывом. Уже бежали на помощь Мыслишевский, Гумецкий и Михал с двумя картечницами, кои быстро катили на колесах два городских армянина. Турки с воем тотчас же устремились в пролом, но Михал уже запалил фитиль, и его картечница изрыгнула белый клуб дыма. Тут же развернули и вторую картечницу с четырьмя стволами на лафете. Бабах! Пушка утонула в облаке порохового дыма. Впрочем, дымом затянуло весь пролом: стреляли в турок, стреляли и турки, от свиста пуль и картечи звенело в ушах. Один из армян Михала дернулся и рухнул на камни. Михалу сбило оловянной пулей с головы его высокую шляпу, но он даже не обратил на это внимания — его картечница вновь выдала порцию горячего свинца в белую пелену дыма, туда, где должна была стоять стена османской пехоты… Стреляли из мушкетов драгуны, у которых от постоянной стрельбы с правой стороны посинела грудь, стреляли мушкетеры, стреляли кто как и невпопад подоспевшие мещане… На какой-то момент все стихло. Ветер разметал клубы порохового дыма. В проломе теперь виднелась груда мертвых тел. Турки ретировались.
— Заваливайте пролом камнями, бревнами и чем только можно! — кричал Потоцкий. Но его команду не успели выполнить: турки вновь пошли в атаку. Вновь пролом заволокло пороховым дымом, трещали выстрелы мушкетов, ухали картечницы… И вновь отхлынули турки, оставив новые тела своих погибших товарищей… С двумя гаковницами появился и Кмитич со следовавшей за ним тенью Мальгожатой.
— Что тут у вас? — крикнул он Михалу, разжигая фитиль.
— Добра, что подоспел! — крикнул ему в ответ Михал. — У меня пушкаря убило, — и он кивнул на молодого армянина, лежащего на камнях с окровавленной головой…
И на третий приступ пошли турки. Но сейчас по ним вдарило сразу четыре легких пушки, и эта атака оказалась самой короткой для осман… Драгуны, пехотинцы и несколько оставшихся горожан принялись заваливать пролом всем, что попадалось под руку: обломками бревен, досок, камней, кирпичами… Однако их работу вновь прервала атака янычар. На головы защитников полетели гранаты. Окровавленным упал на камни Гумецкий. Вновь вспыхнула жаркая перестрелка. К защитникам подбегали новые и новые пехотинцы, драгуны и вооруженные мещане. Вновь заволокло все пороховым дымом. Не умолкая стреляли гаковницы Кмитича и картечницы Михала… Атака драгун на остатки янычар поставила точку в этом, пожалуй, самом яростном бою за всю осаду города. В роковом проломе турки потеряли, наверное, с тысячу человек только убитыми и примерно столько же уволокли с собой раненых. Однако и русинский гарнизон понес значительные, пожалуй, самые значительные потери за всю осаду Каменца: убило не только пана Гумецкого, но и коменданта киян Мокшицкого… Михал опирался на шпагу — пуля задела ногу…
Кмитич, с облегчением утирая рукавом пот со лба, оглянулся на Мальгожату. Девушка сидела на обломке большого камня, прижав к животу руки, положив голову на колени. Ее шапка слетела, волосы мутными струями ниспадали на лицо.
