Андре Лори - Капитан Трафальгар. Наследник Робинзона. Радамехский карлик.
— Да я вовсе не боюсь, — сказала Розетта совершенно спокойно.
И в самом деле, не страх так расширил ее прекрасные глаза, а скорее сильное любопытство, тот непреодолимый и весьма естественный интерес, какой невольно должно было возбудить в ней это грандиозное, великолепное, невиданное еще зрелище.
— Ах, как бы я желала увидеть вблизи всех этих бедных животных! — проговорила она.
Тем временем я уже почти влез на толстые ветви одного из тех громадных деревьев, вблизи которых мы расположились лагерем.
— Если Нарцисс пожелает тебе помочь взобраться вместе с ним на это дерево, то вы будете видеть все, как в ложе бельэтажа! — заметил на это командир Корбиак.
Громадные ветви могучего кедра спускались почти до земли и представляли собой, так сказать, своего рода лестницу, по которой было весьма легко взобраться.
Розетта с восторгом приняла предложение своего отца; маленький Флоримон также стал проситься к нам. Я не мог отказать ему в этом удовольствии, и спустя три минуты все мы удобно поместились на громадной и толстой ветви кедра на высоте приблизительно шести саженот земли.
Земля под нами дрожала и стонала каким-то глухим стоном, подобным отдаленному подземному гулу, предшествующему землетрясению или раскатам отдаленного грома. Но вскоре среди этих непрерывных раскатов, являющихся результатом топота десятков тысяч ног обезумевших от ужаса животных, стали выделяться отдельные крики, рычание, вой, сливаясь в странный, душу потрясающий концерт. Черная пелена сплошной массой мчавшихся животных растянулась теперь на необозримое пространство и заметно приближалась к нам. Наконец появились и передовые эшелоны громаднейшего стада. То были олени, лани, лоси, черные лисицы, мексиканские волки, рыси, буйволы. Все они мчались одной общей стаей, несясь как ураган, надвигаясь, как морская волна, забывая взаимную вражду, гонимые одним общим страхом и ужасом грозящей им беды. За ними мчались лошади и бизоны, сбившись в одну пеструю кучу, а там были быки и овцы. Все это длилось более получаса и, как предвидел комендант, все они на расстоянии двухсот или трехсот шагов от нашей стоянки вдруг повернули вправо, огибая лес, и помчались в направлении к западу. Вдали, позади их, уже виднелись черные облака дыма и красное зарево пожара.
Увлекшись этим зрелищем, мы не заметили, как маленький Флоримон уполз от нас и взобрался на самую вершину векового кедра. Вдруг его детский голосок, донесшийся до нас с высоты верхних ветвей, заставил нас поднять голову.
— А здесь еще лучше! — кричал он нам, — отсюда видно еще дальше! Иди сюда, милый Нарцисс!… Посмотри, сколько всадников там мчится, — и все несутся сюда, прямо на нас!…
Опасаясь, чтобы с мальчиком не случилось несчастья, я поспешил взобраться туда, где он находился, и действительно, с первого взгляда убедился, что около сотни всадников мчалось по равнине во весь опор, растянувшись длинной цепью, прямо на тот лесок, на опушке которого мы расположились. Но люди эти не бежали от пожара, а, напротив, мчались скорее навстречу ему…
Что было, кроме того, особенно странно, так это то, что они образовали правильный полукруг и постепенно сближались, стягиваясь ближе друг к другу, как бы снамерением оцепить приютивший нас лесок. Затем, меня еще более поразило то обстоятельство, что в числе этих всадников я узнал Вик-Любена, очевидно, отдававшего приказания остальным, размахивавшего руками и потрясавшего оружием. Да, несомненно, это был мулат в своем громаднейшем сомбреро, тот самый Вик-Любен, встреча с которым так встревожила моего отца.
Я понял, что необходимо было немедленно сообщить ему о моем открытии, и, схватив без дальнейших рассуждений и разговоров своего маленького приятеля Флоримона на руки, поспешил спуститься вниз, крикнув по пути Розетте, чтобы и она тоже скорее слезала.
В тот момент, когда я со своей ношей ступил на землю, мимо меня промчался как стрела Белюш, с разметавшимися по ветру волосами.
— Тревога! — крикнул он. — Командир, вы преданы!… Отряд вооруженных всадников оцепляет лес с северной стороны и поджег прерию, чтобы преградить нам отступление.
— Вик-Любен во главе этого отряда и, очевидно, предводительствует ими! — прибавил я почти в одно время.
Между тем Розетта с легкостью птички спрыгнула на землю и уже бросилась обнимать и целовать своего отца.
— Что там случилось? — спокойно спросил Жан Корбиак.
Запыхавшийся Белюш едва мог говорить.
— Мы окружены! Человек шестьдесят, если не больше, оцепляют этот лесок… Мне показалось, что вдали блеснул на солнце ствол ружья… Я отправился на рекогносцировку и убедился, что они несутся вон с той стороны, полукругом… Не пройдет получаса, как они окружат нас и всех заберут в плен!…
— Но это чистая нелепость, — проговорил Жан Корбиак, — мы здесь, в Техасе, на нейтральной территории, где приговоры новоорлеанского суда не имеют ни силы, ни значения…
— Да, да, — сказал Белюш, — но вы не забывайте, командир, что за вашу поимку назначена награда в пятьдесят тысяч долларов. Это постановление вот уже четырнадцать лет, как опубликовано. Такая сумма, право, заставит не заметить такой маленькой незаконности, как переход через границу. Да если бы даже Мексика и возбудила вопрос об этой незаконности, кто обратит на это внимание?… Ну, в крайнем случае, ей дадут какое-нибудь удовлетворение, а вы тем временем будете уже повешены… Вот что!…
— Он прав, — проговорил мой отец, — тем более, если Вик-Любен участвует в этом деле. А ты не ошибаешься? Ты вполне уверен, что видел его? — обратился он уже прямо ко мне.
— Так уверен, как нельзя более!
— Ну, в таком случае нам не остается ничего более, как приготовиться к обороне! — сказал мой отец… — Женщин и маленького мальчугана надо будет запрятать в тростники, в русло ручья… А сколько у нас ружей?
— У меня при себе свое ружье, отец!
— И у меня свое, — сказал он, — а у тебя, Белюш, ведь тоже есть ружье?! Ну, значит, три, а дальше?…
Но других ружей не было. Жан Корбиак, не предвидя возможности нападения, не позаботился вооружить своих слуг для этой прогулки. Только случайно у одного негра оказалось какое-то старое охотничье ружье, а у двух других — по пистолету. Считая вместе с нашими двумя ружьями, у нас в распоряжении было всего семь или восемь выстрелов.
Этого было далеко не достаточно. Отец мой был человек находчивый в полном смысле этого слова, но по лицу его я сразу увидел, когда он тщательно заряжал свое ружье, что он считал это дело проигранным и вполне безнадежным. И Жан Корбиак также понял это.
