Владимир Балязин - Дорогой богов
Морис познакомился с ним в Голландии и затем долго переписывался. Он-то и убедил Мориса в том, что его место в рядах барских конфедератов [10], поднявших в начале 1768 года восстание против русской императрицы Екатерины II.
«Дорогой друг Анри! — начал Морис. — Не знаю, получишь ли ты это письмо, но написать обо всем со мною случившемся для меня не менее важно, чем для тебя об этом же узнать.
Со всей откровенностью скажу тебе, друг мой, что вот уже несколько недель глубочайшее разочарование не оставляет меня. Я изверился в правоте того дела, которому служу, и убежден в том, что наша затея движется к краху.
Мы слабеем от боя к бою, помощи со стороны турок и французов, на которую мы уповали все время, нет, военные неудачи нас преследуют.
Три месяца назад на деревню, где мы стояли, напали русские. Мои рыцари спали, часовые тоже. Никто и перекреститься не успел, как всех нас похватали московиты.
Меня привезли в Краков, в штаб русской дивизии, которой командовал генерал-майор князь Александр Прозоровский.
Я ждал суда, ссылки в Сибирь, казни, но дело кончилось тем, что князь взял с меня слово не воевать более против русских. Я обещал и был отпущен на все четыре стороны.
Ты знаешь, что честь всегда была для меня превыше всего, но я нарушил данное князю слово, как ни горько мне теперь в этом признаваться.
Ксендз Врублевский убедил меня в том, что слово, данное схизматику [11], можно нарушить немедленно, если этого требуют интересы церкви и шляхетской вольности.
Я вернулся в армию. Вожди конфедерации присвоили мне чин генерала и наградили орденом. Я преисполнился самыми дерзкими замыслами… «
Прямо под окном грохнул выстрел, за ним другой. Не успев сообразить, в чем дело, Морис бросил перо, схватил со стола пистолет и шпагу и скатился вниз по лестнице.
Он распахнул дверь и увидел двор, полный русских солдат.
На этот раз судьба жестоко обошлась с Беньовским. Через неделю он снова оказался в Кракове, в штабе генерала Прозоровского.
Прозоровский ни о чем не спросил его. Он взглянул на Беньовского так, как будто перед ним стоял не граф и не генерал, а проворовавшийся холоп. И, повернувшись к приведшему Беньовского сержанту, приказал:
— Отвези его в Киев к военному аудитору!
Военный суд приговорил Беньовского к ссылке в Казань. Под крепким караулом, минуя Москву, он проехал к месту назначения и там был поселен под надзором полиции «впредь, до особого на то повеления».
Поселиться ему разрешили где заблагорассудится и заняться чем угодно, «лишь бы занятие сие было признано законным и способствовало собственному его пропитанию».
Морис подумал-подумал и отправился на берег Волги в слободу, где жили рыбаки и лодочники.
Он поселился в избе у старого бобыля Никиты Хлопова. Никита всю жизнь промышлял тем, что строил да чинил лодки, и в слободе считался великим докой по этому делу.
Он согласился пустить к себе Мориса, с тем чтобы тот помогал ему в работе.
Морису нравилось его новое занятие. Целый день проводил он на берегу Волги под солнцем и ветром, строгал, конопатил, вдыхал запахи водорослей, нагретой смолы и свежеоструганного дерева.
Никита был немногословен, угрюм и, хотя заработком своим делился честно, секретов мастерства от Мориса не прятал, но особенно не сближался, и, общительный, привыкший всегда быть на людях, Морис начал заметно страдать от своего одиночества.
Мало-помалу он познакомился с жителями слободы и вскоре узнал, что, кроме него, в Казани есть еще несколько десятков ссыльных. Среди них он нашел одного майора, который тоже попал в Казань за участие в войне на стороне барских конфедератов.
Этого человека звали Адольфом Винбладом. Ему было около сорока лет, он был высок ростом, худ и узок в плечах.
Винблад очень обрадовался знакомству с Беньовским. Однажды, когда Беньовский заглянул к нему на огонек, по обычаю принеся с собою чай, сахар да связку баранок, Винблад затеял с ним разговор о побеге.
Беньовский в ответ сверкнул глазами. Тогда Винблад прямо спросил его: желает ли господин граф бежать отсюда или так и будет смолить свои лодки до второго пришествия?
Морис ответил:
— Бежать нетрудно. Трудно довести побег до благополучного конца.
И Винблад понял, что он нашел себе сотоварища. Они стали обсуждать возможные варианты побега.
— Если бежать на юг, вниз по Волге, и попытаться, минуя Астрахань, выйти в Каспийское море, — размышлял Беньовский, — то путь этот, хотя и самый короткий, в конце своем представляется мне наиболее опасным, ибо я, честно скажу вам, не знаю, что ждет нас в Кизылбашской земле. Бежать на запад можно. Дорога нам знакома, но именно там-то и будут нас ждать преследователи, потому что это, с их точки зрения, единственно возможный для нас путь. Но мы можем обмануть их. Мы пойдем на север. Конечной нашей целью будет Санкт-Петербург. Вот уж до чего никогда не додумаются екатерининские полицейские! Им и в голову не придет искать нас в столице.
План побега они разработали тут же.
Через несколько дней каждый из них по отдельности явился в полицию и попросил дозволения пойти на три-четыре дня на рыбалку. Подходило время сбора грибов и ягод, солений и копчений на долгую голодную зиму, и ссыльным разрешали отлучаться из города для сбора провианта впрок.
…Хватились их только через неделю, когда ни Винблад, ни Беньовский не явились в строго обязательный для отметки день в канцелярию полицмейстера. Из Казани в Свияжск и Васильсурск, в Нижний Новгород и Москву помчались нарочные с уведомлениями и предписаниями. Но беглецов и след простыл.
…Они шли тихими проселками, неторными дорогами и лесными тропами. Шли от деревни к деревне, минуя большие и малые города. Они шли мимо черных прокопченных деревенских изб со слюдой в подслеповатых окнах, без труб на крыше, потому что за трубу и за стекла в окне с давних пор следовало платить налог. На пути попадались им разные люди: старью и молодые, черноволосые и белобрысые, высокие и маленькие, но не встретили они почти ни одного счастливого или веселого лица, почти ни одного хорошо одетого или обутого человека.
А если такие люди и встречались, то были они не жителями этих нищих деревень, а случайно попавшими сюда чужими людьми: коробейниками, прасолами, странствующими монахами.
Почти месяц шли Морис и Винблад через эту горькую, обездоленную землю.
8 ноября 1769 года Морис и Винблад добрались до Петербурга. Было холодно и сыро. Шел снег наполовину с дождем, черные деревья тянули кверху голые, скользкие сучья, по слякоти и опавшим листьям чавкали копыта бесчисленных лошадей. Мокрые будочники, подняв воротники тулупов, прятались по подворотням: ни один из них не заинтересовался путниками.
