Том Шервуд - Остров Локк
– А эта штука для чего? – поинтересовалась, сверкнув глазками, прибежавшая Алис.
– А мы, деточка, больше не будем плестись вокруг острова, да по проливу, да по озеру,– подпрыгнул Нох, выставляя перед собой пальчик. – И таскать бочки по камням наверх не будем тоже. Вот, посмотри-ка,– он шагнул к краю площадки. – Вот сюда теперь станем подгонять плот – вон, прямо от корабля, близко, правда? – и с плота вкатывать в корзину бочки, и без труда поднимать наверх. А? Каково?
– Чудесно! Прекрасно! – восхищалась и сновала вокруг корзины Алис.
Так и повелось. Плот подходил к скале, и Жук легко поднимал тяжёлый груз наверх (для устойчивости мы навалили камней на его платформу).
Прошло ещё восемь дней.
КАМЕНЬ И ПОРОХ
Строго соблюдая свою очередь пользоваться кораблём, мы тем не менее почти не вспоминали о тех, кто оставался на большом острове. Они напомнили о себе сами, и уж конечно, далеко не радостным обстоятельством.
Был день, который мы прожили вполсилы. Разумеется, его следовало ожидать. Усталость в жизни человека довольно частая гостья, у нас же ей, очевидно, понравилось так, что она осталась жить. И эта слабость в руках, и жжение в глазах, разъеденных солёной водой океана, и притупление чувств и мыслей – всё это особенно придавило нас в тот день. Поэтому мы подняли совсем немного бочек. Так что все они уместились на одном плоту. Второй, незагруженный, мы привязали и оставили у корабля – силы в тот день настолько покинули нас, что меня стало подташнивать при одной только мысли о том, что придётся тащить и его. И мы оставили этот плот, и чуточку утешились мыслью, что, вернувшись сюда через день, не станем тратить силы на распиливание корабля, а сразу примемся за бочки.
А вот и нет. Мы приплыли через день и на месте плота обнаружили лишь водную гладь, медленно и вяло шевелившуюся и полизывавшую мёртвый корабельный борт. Ещё не веря собственной догадке, я быстро – “щёлк-щёлк”– растянул подзорную трубу и вскинул её в сторону берега. Так и есть. Плот там, на месте нашего первого лагеря. Вернее, то, что от него осталось: кучка досок да толстое бревно с моей верёвкой.
«Очень хорошо. Вы, мистер Стив, имеете лом, топор и – (хотя у вас нет пилы) – ещё и надёжную, большую шлюпку. К тому же на вашей стороне девять взрослых мужчин, на моей же – только двое. И вот, несмотря на это, вы позволяете себе обкрадывать нас? Очень хорошо. Только с чем же мы остаёмся после этой кражи? Вы имеете на своей совести низкий поступок, я же – теплоту и сочувствие хороших, дорогих мне людей. Переживём, Томас? Переживём, горевать не станем…»
Так я сам себя успокаивал, и теми же словами мы утешали друг друга.
И решили – бочки подождут. Отдохнём от этих изнуряющих и отбирающих все силы спусков под воду. Займёмся кораблём! Тем более что обида и злость придали нам новых сил. Мы разобрали всю верхнюю палубу на корме, полностью! Внизу обнажились ровные соты кают, включая, между прочим, и те, чьи двери были завалены обломками или заклинены от удара корабля о подводные камни. Оттуда подняли всю мебель, одежду, ковры, зеркала, портьеры, картины и, конечно же, – капитанский стол. Как можно было оставить его – подарившего мне жизнь и всем нам – благополучие! Тем более что пустые проёмы от вынутых мною ящиков казались мне раскрытыми, прямоугольными, кричащими от страха и одиночества ртами.
За несколько часов исступлённой, под силу разве что жукам-древоточцам, работы мы сняли и внутреннюю обшивку кают и салонов. Прекрасное, холёное, покрытое лаком дерево. И всё это мы увезли вечером, утянули на трёх необъятных плотах, и Жук старательно и долго поднимал новые сокровища наверх, последние – при свете факела и костра.
Казалось бы, всё, пережили, забыли – но нет! Не иссяк ещё у наших соседей запас их бессильных пакостей.
Это мы увидели в следующий наш приезд. Стены двух последних кают (мы не успели их разобрать) оказались изрублены топором. В наше отсутствие нежное, лакированное, ореховое дерево было самым диким образом иссечено. Каждая рейка получила по нескольку ударов топора. Сколько же времени и усердия надо было потратить!
Этот орех годился теперь разве что на дрова, но мы сняли и увезли и его. Я предполагал перевезти на остров всю ту часть корабля, что возвышалась над водой. Работать мы могли спокойно. Надёжным и грозным аргументом в пользу этого был наш маленький оружейный арсенал.
И мы работали!
В последующие дни из носовых трюмов мы подняли ещё десятка четыре бочек, бочонков и ящиков с провиантом. Потом мы поднимали и сбрасывали в сторону множество металлических клеток с пушечными ядрами – это чтобы добраться до кухни. Из кухни привезли плиту, два больших котла, восемь бочек с углём и три сундука, наполненных посудой. Алис, увидав эту гору посуды, только пожала плечами, недоумевая – зачем столько. Но миссис Бигль, напротив, волновал другой вопрос – не осталось ли там ещё какой-нибудь чашечки или ложки.
Да, с огромной пользой проходили дни, когда выпадала наша очередь плавать к кораблю. Но и в те, что мы оставались на острове, мы не сидели сложа руки.
Из камней, привезённых Нохом и Малышом, была построена лестница. Трудно поверить – от росших у подножия скалы деревьев до самой площадки перед пещерой. Поверхность скалы была очень удобна для решения такой задачи: состояла из множества мелких уступов. Кое-где приходилось сбивать ломами лишние и неровные камни, а где-то выкладывать ступени из привезённых. В качестве раствора использовали глину, которая, словно синеватый ил, покрывала стены кратера на вершине нашей скалы. Высыхая, она становилась твёрдой, как известняк, и намертво схватывала вдавленные в неё камни.
Но, как известно, не бывает дерева без сучка. В одном месте из скалы выступал и нависал над нашими головами громадный округлый валун. Стесать такой камень заступами или топорами было невозможно, и мы уже начали уводить лестницу в сторону, огибая его. Выручила простая догадка.
В одной из опутывающих камень трещин Бэнсон пробил ломом глубокую дыру. Не понимая, впрочем, для чего, я лишь показал ему место, и он пробил – старательно, молча, быстро. А я готовил сюрприз.
Из парусины сшили узкий и длинный мешочек, который я плотно набил порохом. Колбаску эту, твёрдый и тугой валик толщиной примерно в руку, втиснули в пробитое Бэнсоном отверстие. В колбаску я вставил длинную бумажную трубочку с начинкой из того же пороха, но смешанного с опилками (чтобы горел медленно). Затолкли, забили устье дыры каменной крошкой. Я проверил, все ли укрылись за подступающими к скале деревьями, и зажёг кончик трубки. Зажёг и бросился вниз, к тем же деревьям, с испариной на лбу, с остановившимся дыханием, с горлом, забитым пробкой из странной смеси ужаса и восторга.
