28 мгновений весны 1945-го - Вячеслав Алексеевич Никонов
Гитлер даже и слышать не хотел про переговоры о перемирии. Не говоря уже о том, чтобы сдаться. Рейхсминистр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп еще 30 августа 1944 года «предлагал фюреру памятную записку с просьбой уполномочить меня немедленно предпринять зондаж во всех направлениях с целью заключения мира… Но памятная записка успеха не возымела, а полномочий, которые я просил, мне так и не было дано». В январе 1945 года Риббентроп предпринял последнюю попытку. «Я сказал фюреру: я готов вместе со своей семьей полететь в Москву, чтобы априори убедить Сталина в честности наших намерений; таким образом, я и моя семья послужим своего рода залогом в его руках. На это Гитлер ответил:
– Риббентроп, не устраивайте мне никаких историй вроде Гесса!
Такова трагическая глава моих попыток прийти к миру с Россией, чтобы затем получить возможность закончить войну компромиссом с Западом».
На что же надеялся Гитлер, державший в руках судьбу Германии?
Прежде всего на свою военную машину, которая все еще была грозным зверем. Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков подтверждал: «К концу 1944 года гитлеровское командование было еще способно вести серьезные оборонительные сражения, оказывать активное сопротивление. В вооруженных силах противника все еще насчитывалось свыше 9,4 миллиона человек, при этом в действующей армии – 5,4 миллиона. Как и раньше, гитлеровское командование и теперь, на завершающем этапе, держало на Восточном фронте большую часть своих сил: 3,7 миллиона человек, около 56 тысяч орудий и минометов, свыше 8 тысяч танков и штурмовых орудий, 4,1 тысячи самолетов. При этом нужно учесть, что линия советско-германского фронта сократилась почти вдвое, и потому плотность обороны вражеских войск была высокой». Немецкая армия в 1945 году была более многочисленной, чем в 1941-м.
Но Гитлера поддерживало и другое. Фанатичная вера в себя и расовое превосходство немецкой нации, которая должна либо восторжествовать, либо погибнуть, защищая себя от полчищ варваров. В декабре 1944 года он напутствовал своих генералов:
– В жизни существует только один вечный «закон культуры» – отбор и выживание сильнейших и храбрейших… Решающее значение имеет по-прежнему лишь воля к жизни: в жизни побеждает сильнейший, и только он определяет, что такое справедливость и мораль. Германия ведет борьбу не на жизнь, а на смерть – если она проиграет ее, то проявит свою биологическую слабость и, следовательно, должна будет отвечать за все последствия этого факта. Но если западные державы считают, что победа будет на их стороне, они заблуждаются. Если им удастся сокрушить тот бастион, которым является Германия, победа достанется не Западу, а Востоку, которую тот заслужил. В случае поражения немецкий народ должен будет безропотно покинуть авансцену истории. И мне известно, что это будет означать для Германии. Поэтому я требую напряжения всех сил и борьбы до последнего патрона.
И особые надежды Гитлер возлагал на то, что противостоящий ему альянс великих держав со дня на день распадется. Или даже входящие в него страны вцепятся друг другу в глотки и призовут его, фюрера, в партнеры.
– В истории никогда не существовало такой коалиции, как у наших врагов, коалиции, составленной из столь разнородных элементов и преследующих столь разные цели, – уверял Гитлер. – С одной стороны, ультракапиталистические государства, с другой – ультрамарксистские. С одной стороны, умирающая империя – Великобритания, а с другой – бывшая колония, твердо решившая наследовать ей, – Соединенные Штаты… Если сейчас мы нанесем несколько ударов, то в любой момент этот искусственно сколоченный общий фронт может рухнуть с оглушительным грохотом, но при условии, что Германия не проявит слабости. Необходимо лишить противника уверенности, что победа обеспечена… Исход войны в конечном счете решается признанием одной из сторон факта, что она не в состоянии победить. Мы должны постоянно внушать противнику, что ему ни при каких условиях, никогда не добиться нашей капитуляции. Никогда! Никогда!
Он оставался бесчеловечным, непреклонным, беспощадным, каким был и в дни побед. Ради величия своего грязного и уже безнадежного дела он решил не отступать, не вилять, не колебаться. Фельдмаршал Эрих фон Манштейн, отставленный Гитлером в апреле 1944 года после неудач на Восточном фронте, писал о фюрере: «Он был человеком, которому была известна только жестокая борьба до последнего предела».
Фельдмаршал Кейтель на допросе покажет:
– Еще с лета 1944 года Германия вела войну за выигрыш времени, надеясь на то, что в войне, в которой с обеих сторон участвовали различные государства, различные полководцы, различные армии, различные флоты, в любое время могло возникнуть совершенно неожиданное изменение обстановки в результате комбинации различных сил. Таким образом, мы вели войну в ожидании тех событий, которые должны были случиться, но которых не случилось.
В сражениях на Висле, Одере, Рейне и Дунае немецкие армии продолжали под черным от союзной авиации небом оказывать яростное сопротивление. В разрушенных бомбами городах люди не переставали дисциплинированно трудиться.
Конечно, армия была уже не та. И контроль со стороны СС ей уже не сильно помогал, что понимал и сам фюрер, отстранивший Гиммлера от руководства оборонявшей Берлин группой армий «Висла». На его место был назначен генерал-полковник Хейнрици, имевший большой опыт оборонительных сражений. «То, что новый командующий 22 марта увидел на порученном ему фронте, пожалуй, лишь отдаленно напоминало закаленные в боях дивизии… Отдельные еще крепкие войсковые части были слиты с подразделениями выздоравливающих, молодых новобранцев, маршевыми подразделениями, фольксштурмом, иностранцами-эсэсовцами, пополнениями, присланными из военно-морских и военно-воздушных сил, а также из службы имперской трудовой повинности», – писал генерал вермахта Курт фон Типпельскирх, оставивший обширную историю Второй мировой войны.
Но моральный дух армии – до самого конца – был достаточно высок. «Немецкие войска сражались… либо с растущим сознанием безнадежности, либо яростно ожесточившись против судьбы, либо – в значительной части, если не в подавляющем большинстве – сознавая свой долг перед родиной и даже сохраняя веру в гений Гитлера. Всех их, кроме незначительного меньшинства, связывала дисциплина, которую не могло бы ослабить и вдвое более тяжелое поражение… На Восточном фронте добавлялся еще один момент, заставлявший продолжать борьбу: стремление защитить немецкую землю и ее население от бесчеловечности восточного противника», – утверждал Курт фон Типпельскирх. Такие вот человечные немцы, уничтожившие 26 миллионов людей только в СССР. При этом «в среде высшего командного состава, видевшего неизбежность катастрофы, распространилось такое отношение к войне, в котором сознание бесполезности борьбы стояло в неразрешимом противоречии с их обязанностями по отношению к начальникам и подчиненным».
Маршал Советского Союза Иван Степанович Конев тоже свидетельствовал: «Тяжелая обстановка пока не вносила почти никаких поправок
