Тот, кто утопил мир - Шелли Паркер-Чан
— Всего-то! — сказала Ма. — Вероятно, и войско удвоится, стоит только пожелать?
Чжу ей подмигнула:
— Может, и удвоится! Только мне понадобится твоя помощь.
Ма остановилась и в упор посмотрела на нее.
— Моя помощь?
— А что в этом удивительного? Ты — женщина больших способностей, — сказала Чжу. Заметила, как шумно вокруг — стук молотков, крики, — потом перешла на один из языков, которые изучала в монастыре (не имея практики), и спросила с жуткими ошибками:
— Ты же говоришь по-уйгурски?
Ма слегка опешила. Потом рассмеялась и ответила на том же языке:
— Лучше тебя, по-видимому.
Уйгурский имел отдаленное сходство с монгольским, отчего Чжу вспомнился генерал-евнух Оюан и его глуховатый чужеземный акцент, с которым он изъяснялся по-ханьски. Она всегда находила этот акцент довольно неприятным. Но слушать, как по-уйгурски говорит Ма, можно было дни напролет: чистая радость — найти новую черту в ком-то, кого уже так хорошо знаешь.
— Много лет на нем не разговаривала. Думала, что разучилась, — Ма снова перешла на ханьский. В ее взгляде читалась ностальгия. — Я выросла в Даду, мой отец был генералом юаньской центральной армии, и дома мы тогда разговаривали на своем родном языке, на кыпчакском. Но с монголами мы общались по-монгольски, а с другими сэму — по-уйгурски. Если знаешь хотя бы один из трех, остальные два освоить нетрудно. Однако ханьский — совершенно другой. Я двух слов на нем связать не могла, когда отец привез нас в Аньфэн и отдал меня в семью Го.
Ее отец предал Юань и присоединился к восстанию «Красных повязок» в Аньфэне, чтобы тоже быть преданным своими мятежными соотечественниками и погибнуть от меча генерала Оюана. Чжу больно резанула мысль о той жизни, которой Ма жила до их встречи. Обо всем, что ей пришлось пережить. Чжу не могла найти в себе особых сожалений о смерти ее отца, или даже обоих Го: Го-старшего и его сына, Малыша Го, неудачливого жениха Ма.
— Никто из них не понимал твоих дарований, — сказала она.
И осознала, что хватила через край — лицо Ма на миг исказилось болью. Да, она все еще их оплакивает. Не из-за родственных уз и не потому, что они были к ней добры, а просто по-человечески.
Сострадательность Ма являлась для Чжу загадкой даже теперь, спустя год семейной жизни. Иногда, когда они были близки, ей казалось, что понять возможно, возможно и почувствовать, словно понимание передается ей напрямую, через биение жалостливого сердца Ма. Но стоило им расстаться, все улетучивалось словно сон.
Чжу сменила тему. Большую часть своей жизни она убегала от прошлого, и неприятно назойливые чувства, такие как горе и ностальгия, по сей день вызывали в ней смутное желание спастись бегством.
— Можешь подыскать мне примерно дюжину сэму, которые говорят по-уйгурски? — спросила она. — Женщин тоже, если найдутся. И заодно… парочку верблюдов.
К ее удовольствию, эта просьба отвлекла Ма от горьких мыслей. Она обожгла Чжу недоверчивым взглядом.
— Ну кто откажется от верблюда-другого? Я уверена, умение с ними обращаться у тебя в крови, — весело сказала Чжу. — Еще мне понадобится шелк, столько свертков, сколько добудешь.
— Может, у тебя в крови умение обращаться с черепахами, ты же вылупилась из яйца! — воскликнула Ма. — Хорошо: сэму, верблюды, шелк. А также солнце, луна и сорочий мост через Небесную Реку в придачу. Когда ты едешь?
— Как можно скорее. Путь неблизкий. Надо будет сказать Сюй Да, чтобы начинал готовиться к походу. Но ты немножко ошиблась. — Стайка дворцовых служанок промчалась мимо. Завидев приближающегося Сияющего Короля со своей наложницей, они согнулись в глубоком поклоне. Чжу щелкнула пальцами, благосклонно дозволяя им встать. — Так будет правильно. Когда мы поедем?
Ма озадаченно нахмурилась.
— Разве я глупее этих Го, чтобы просмотреть одаренную женщину в собственном доме? — У Чжу мурашки по коже побежали от собственной дерзости. — Мы все сделаем вместе.
В памяти всплыло прекрасное, холодное, как нефрит, лицо, и все ее чувства разом откликнулись: вот подобный мне человек — ни мужчина, ни женщина. Обрубок руки отозвался фантомной болью.
— Чжу Юаньчжан, — сказала Ма вполголоса, чтобы случайные уши не подслушали, как непочтительно она обращается к Сияющему Королю. — Что ты задумала?
Чжу улыбнулась ей.
— Мне нужна еще одна армия в придачу к той, что есть. И мы направляемся за ней в Бяньлян.
После долгого молчания Ма сказала:
— Тот генерал-евнух…
— Не беспокойся.
— Не беспокоиться?!
— Я не суну голову тигру в пасть. Некоторые прошлые уроки пошли мне на пользу, хочешь верь, хочешь не верь. — Чжу рассмеялась. — Это мирная вылазка. Однако нам нужно действовать быстро. Поставь себя на его место: всю жизнь ждать своего часа, притворяясь, будто верен тем, кто убил твоих родных. Но вот обидчики мертвы, и наконец появилась возможность отомстить человеку, который в ответе за все твои страдания: Великому Хану. Тебе бы не терпелось действовать, верно? Генерал Оюан еще не покинул Бяньлян лишь потому, что Великий Хан проводит лето в Шанду, а в Даду не вернется до середины осени. Он выступит в тот же миг, как услышит, что Великий Хан вернулся. Нам нужно успеть в Бяньлян раньше.
Ма произнесла с глубоким подозрением:
— Мирная вылазка… Вы собираетесь предложить ему то же, что Мадам Чжан предложила вам?
— Не совсем. Но будет нескучно, обещаю.
Не успела Ма ответить, как раздался грохот, и облако пыли поднялось в небо там, где миг назад возвышалось старое здание.
— Спаси нас Будда, так стало еще хуже, чем было! — воскликнула Ма, когда кирпичи градом посыпались на площадь, где уже высились каркасы нескольких новых построек. — А точно нельзя было оставить все как раньше?
Воздух был полон кирпичной и желтой пыли, и знакомого, густого, точно рассол, запаха пороха. На мгновение сквозь пыльную пелену Чжу явилось видение грядущего Интяня: сверкающий град, чья кричащая, безвкусная, наглая новизна разом отменяет все былое.
Ее печать на обновленном мире.
Чжу пьянила скорость: она словно бежала изо всех сил туда, к степному горизонту.
— Поверь, Инцзы. Все будет замечательно.
2
Бяньлян
Эсеня похоронили у самой воды, где-то на длинном побе-режье Желтой реки. Дикие травы, пестревшие последними летними цветами, отвоевали себе землю, которую люди возделывали веками. Ничего, что сильнее напоминало бы родные степи Эсеня, их бескрайнее травяное море, Оюану найти не удалось. Вдалеке голубели выщербленные пики — не гор, а давно разрушенных внешних стен Бяньляна. Преклонив колени подле свежеприбранной могилы, Оюан почувствовал, что медленно погружается в топкую почву. Рано или поздно так же исчезнут стены Бяньляна, могила Эсеня, весь этот первозданный
