Павел Комарницкий - Время терпеливых (Мария Ростовская)
— Да, так вот… Патриарха константинопольского, воспротивившегося надруганию над святынями, низвергли, и вместо него поставили некоего Анастасия, лизоблюда и мерзавца. Известно, всегда найдутся гады ползучие и смрадные, готовые ради собственной выгоды на любое подлое дело — хоть иконы жечь, хоть церкви рушить… Хоть мать родную зарезать, о прочих не говоря. Собрали триста епископов, кои поддались на сей грех, на вселенский собор, и постановили — отныне за иконопочитание отдавать в рабство, а имущество отписывать в казну, да ещё тем иудам, кто донёс, отщипывать толику… А уж за писание новых икон…
Боярин вновь припал к ковшу, гулко глотая.
— А что же царица Ирина? — вновь не выдержала Мария.
— А ты не спеши, не сбивай меня с памяти… Так вот. Народ греческий не принял сей мерзости, иконоборства то есть. Повсюду люди прятали и сохраняли древние святыни. И в дому родительском у Ирины были такие же порядки. И когда отдавали её замуж за цесаревича, мать дала ей тайно две иконы чудотворные — маленькие такие, чтобы прятать можно было удобно. Она их и прятала, и молилась им тайно, потому как в церквах греческих о ту пору повсюду воцарились попы-иконоборцы, и службы они вели с нарушением всех канонов, кое-как… До того доходило, что в соборе Святой Софии священники иной раз пьяные бывали, и службу справляли в сём непотребном виде…
— Ой, ой! — качала головой Феодулия.
— Да, так вот… Когда же помер свёкор Иринин, Константин Пятый, на престол взошёл Лев Хазар, и стала Ирина императрицей ромеев, это в двадцать три-то года. И стала она оказывать тайное содействие ревнителям истинной православной веры, тем, кто все годы гонений сохранял святыни от расточения. Так длилось пять лет… Мария, не сочти за труд…
Не дожидаясь окончания фразы, девочка схватила пустой ковш, метнулась к двери. Вернулась, держа вновь наполненный ковш.
— Ай, спасибо тебе… — боярин вновь с наслаждением начал глотать — Ух, хорош квасок…
— Ну же, дядька Фёдор! — вновь подала голос Мария, не в силах выносить перерывов в столь захватывающем повествовании.
— А ты меня не учи, как сказывать. Да, так вот… На чём мы остановились-то?
— Так длилось пять лет, — подала голос Феодулия.
— Точно. Значит, до поры базилевс закрывал глаза. Любил, видать, Ирину-то. Она и в ту пору ещё была чудо как хороша, говорят… — боярин усмехнулся — Однако нашлись добрые люди, подсказали базилевсу, где искать… И нашёл он у жены своей в спальне те самые иконки, что она от матери получила, и что тайно хранила все эти годы. И на которые молилась, за здоровье сына, и мужа, стало быть… Страшно разгневался базилевс, и прогнал жену свою богоданную из дворца вон. И сына отнял, во как…
— Ой, ой! — теперь уже обе княжны в ужасе прижали руки ко рту.
— Да, так вот… И взмолилась тогда Ирина: "Господи! Всё, что имею, отняли у меня злые люди, а за что? За веру православную, за то, что не предала огню святые иконы, от матери на счастье полученные! Вразуми, Господи, мужа моего, и верни мне отнятое!"
— Вразумил? — вновь встряла Мария.
— Ну, не то, чтобы вразумил… Видать, не подлежал божественному вразумленью базилевс Лев. Чересчур крепка голова оказалась, крепче цареградского шелома, — девушки прыснули от смеха. — Но вот неправедно отнятое царице Ирине вернул Господь, да и с лихвой. В общем, вскорости помер Лев Четвёртый Хазар, в тот же год. А сыну его, Константину, тогда и десяти годков не исполнилось ещё. И вот стала Ирина единовластной правительницей всей ромейской империи.
— Он от того помер так скоро, что охранять его стало некому! — вдруг убеждённо заявила Феодулия. — Царица Ирина до той поры молилась за него, а тут перестала. А все остальные желали ему только зла.
— Думаешь? — хмыкнул Фёдор — Очень даже возможно, что и так.
— А дальше? — подала голос Мария.
— Спустя сорок дней после смерти свёкра собрались ближние бояре бывшего базилевса на тайный сход, и порешили поставить императором Никифора, брата покойного Константина. Однако заговор был раскрыт. Ирина, добрая душа, не стала никого казнить смертью, хотя и следовало бы. Велела только высечь заговорщиков, — обе княжны прыснули, — да постричь в монахи. И заставила их на Рождество служить при всём народе молебен за своё здоровье, да за долгое царствование.
Девушки засмеялись.
— Так им и надо, змеюкам подколодным! А дальше?
— Дальше — хуже. Став вожаком волчьей стаи, поневоле выть научишься… И потянулись интриги, заговоры, опять интриги… Власть, она ведь засасывает. И сын у царицы Ирины рос в этом гадюшнике, насквозь пропитанном ядом. А как подрос, надумал маменьку от власти отстранить, и самому царствовать. Ладно… Поначалу Ирина и не противилась — родной ведь сын, опять же по закону право имеет… Но молодой император так повёл себя, что в народе стали говорить — "хуже магометанского нашествия только императорская власть". Да сверх того Константин собрался было возобновить гонения на святые иконы. Вот этого уж царица Ирина стерпеть не смогла. И решилась она тогда на злое дело — свергнуть своего сына и заточить. Сказано — сделано… Казна у неё была немалая, и сторонники были. Вот только когда взяли его, Константина то есть, так тут же ослепили.
— Ой, ой, ой! — ужасались девушки.
— Да, тёмное дело… В общем, вышло так, что как бы извела она своего единственного сына своими собственными руками. Да только Господь наш всё видит. Отвернулась с той поры удача от царицы Ирины, и малость погодя саму её свергли, и заточили в сыром подвале мрачной каменной башни, без окон, на уединённом острове Лесбос посреди пустынного моря. Там она вскорости и померла, от жестокого обращения…
— Ой, ой, ой!
Фитилёк одной из двух горевших свечек вдруг лёг плашмя в лужице растопленного воска, зашипел и погас. Сразу стало ещё темнее, мрачные тени из углов подступили вплотную.
— Ох и хитрые вы, девки! — спохватился боярин Фёдор — Заговорили-таки… Арифметикой-то когда заниматься будем?
— Завтра, дядя Фёдор, — убеждённо заявила Мария, честно глядя в глаза учителю. — Сегодня уж никак.
Тут княжна Феодулия не выдержала, засмеялась-таки, а спустя секунду захохотал и боярин.
…
— … Филя, Филь, ты спишь?
Пауза.
— Нет, Мариша. Не сплю я.
— Ты про царицу Ирину думаешь, да?
Снова пауза.
— Я думаю, как оно так выходит… Вот почему так — и красивая, и умная, а счастья нету, — вновь заговорила Мария. — Почто так?
— Да ведь дядько Фёдор сказал же… В змеином гнезде доброй девушке жить никак невозможно, Мариша. Либо сама змеёй станешь, либо зажалят тебя насмерть. У них там в Цареграде отравы в каждой чашке…
