Клод Фаррер - СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 1
«Для его прозревших глаз слилось в одно целое прошлое, настоящее и будущее. Души желтых князей давно прошедших времен убежали из могил, плохо охраняемых гранитными тиграми, снизошли в его душу и смешались с душами князей более позднего времени, тех, которые со временем отразят грядущее нашествие белых народов».
Таким, из дальних времен, взглядом вьетского вождя — увидел Фаррер то, что произойдет во Вьетнаме сначала с французами, а затем и с американцами… уже после опубликования им (в 1904 г.) этого романа. Увидит явление, которое европейцы назовут фашизмом в связи лишь с одним из своих народов… Опоздавшим на дележ других частей света и потому вдруг извергшим из себя то, что «изживали в себе» другие европейские народы веками, начиная со времен Колумба, Ермака и Кука.
Но тогда, в начале века, ни у вьетнамского народа, ни у огромного народа Китая возможностей для борьбы с колонизаторами не было. Зато… Да, этот сановный, из романа «Душа Востока», китаец, видимо, хорошо понимал: перенять оружие новейшей цивилизации, освоить его производство и успешное боевое применение могла тогда в Азии только одна страна.
…Рассуждая теперь об эпохе японского милитаризма, историки Запада (в том числе по отношению к этой стране и российские) не задаются, однако, вопросом: почему на всем белом свете из «не белых» народов лишь японцы избежали колонизации?
Теперь можно утверждать, что, начиная с последней трети XIX века, не было народа более талантливого и, одновременно, жертвенного на этом своем милитаристическом пути, чем японский. Другое дело… Да, конечно, отнюдь не в восторге были те сотни миллионов, что населяют Юго-Восточную Азию, от того качества («освободительницы желтой расы»), в каком Япония захватила к сороковым годам весь этот громадный регион. И все же тот факт, что захватчикам «желтым» — противостояли здесь захватчики из стран «белого мира», сказался явно не в пользу последних… Казалось бы, произведение Фаррера «не совсем об этом», но — показано в романе, как морально (и материально тоже) готовилась Япония к «Порт-Артуру», «Цусиме», а затем, хотя уже и за пределами романа, но — соответственно — и к разгрому американцев и англичан в Перл-Харборе и Малайзии. Тогда же, в начале века, им в этой подготовке учительствовали и сами американцы, и англичане, движимые (японцы прекрасно понимали) соперничеством с русскими в том же Китае.
И… можно ли быть уверенными, что тот апокалипсис, который вопреки всем божеским заповедям и самой военной необходимости был затем учинен белыми мстителями в Хиросиме и Нагасаки (каким прекрасным предстал последний из названных городов в романе Фаррера!) останется в будущем без ответа?.. Две Индии, буддистская и мусульманская, отдавшие столько своих сыновей в борьбе с «английской метрополией», Китай, «самоуглубленность» которого вдохновляла многих его расчленителей (в том числе и российских), Вьетнам, уже после кончины Фаррера сожженный напалмом и гербицидами, наконец — Афганистан, в котором лишь во времени не встретились (вспомним Киплинга) английские шлемы и наши «серые шинели»…
Так что, возможно — кто знает? — символичным, как просьба христианина о прощении, было это принятие Фаррером (Фредериком Шарлем Эдуаром Баргоном) ислама? Что ж… Воистину Божественными окажутся религии всех этих народов, если христианам… если они «оставят должникам своим!».
Конечно, многого, как здесь, впрямую, Фаррер не говорил, предоставляя это читателю — после того, как «развернет перед ним свои картины». И правда: член Французской Академии, автор настольной в Европе «Истории французского флота», Клод Фаррер, казалось, никак не заботился о своем «общественном кредо» как художника слова. Но согласился ли он с тем «лицом», какое общественность увидела у писателя после выхода в свет его романа «История девицы Дакс» (1907 г.)? Этому его «лицу» особенно социальное выражение придали в 20-е гг. у нас, после русского издания романа: «…автор показывает, как царящая в доме героини атмосфера ханжества и обывательского расчета тяжелым гнетом ложится на эту искреннюю натуру» и т. д.
Никаких опровержений в печати такому толкованию своего романа Фаррер делать не стал. Но он об этой «девице» написал второй роман («Милые союзницы», 1911 г.). Проследив судьбу своей героини (теперь в том кругу, в котором она «вращалась», имя себе она взяла другое), показывает автор, какого еще (в том числе) рода была ее «искренность»…
То есть речь в романе — о темпераменте: кому он «на счастье», а кому… В самом деле. Если слава донжуанов, даже в масштабах городского квартала или деревни, ничуть не мешает обладателям их природного темперамента устроить в этом же квартале или деревне «свой дом», то — не сдержать такового его обладательнице — означало для нее, если только не была она достаточно обеспеченной, «обслуживание» совсем другого «дома»… Ей, бывшей «девице Дакс», еще повезло: в военно-портовом Тулоне она становится содержанкой морских офицеров. Их, таких (холостых) офицеров, немало в Тулоне, они даже дружат своими, пусть временными, домами… Да, конечно, в этом, новом ее «кругу» правила жизни несколько не совпадают с общепринятыми. Например, раз уж здесь мужчина дарит перстень, а не свадебное кольцо, то он, этот мужчина, виноват сам, если уезжает слишком далеко… И, кажется, сам автор с этим согласен. Но явно он, Фаррер, не согласен с другим литератором, поэтом Тенниссоном, утверждавшим в своей английской печали, что «лучшая девушка дать не может больше того, чем есть у нее». К тому же эти женщины, жены на срок, артистичны, любят музыку и стихи, они человечны — что тоже талант… Однако, если сказать об этом романе Фаррера вообще, то его «Милые союзницы» — это трагедия женской души, взыскующей красоты и гармонии, а по существу — души безночлежной, без права на ту тихую бухту, в которой мужчина бросает якорь после бурной молодости. И, когда одной из этих «душ», оценив ее талантливость не только в постели, вдруг предлагает мужчина — очень многое повидавший на свете мужчина! — вступить с ним в брак… Видимо, глава эта в романе — лучшее во всей мировой литературе описание (в таких обстоятельствах) предложения руки и сердца.
Роман «В грезах опиума»… В предисловии Пьера Луиса к французскому изданию этого, первого, романа Фаррера говорилось об «изяществе его стиля», «мощной фантазии», «живости рассказа», «искусной композиции» — всех элементов истинного таланта.
Да, это все-таки роман, а не «сборник рассказов», как утверждали авторы упомянутой «Истории французской литературы». Единство произведения определяют здесь не сюжет и не «главный персонаж» из какой-то социально определенной ниши общества, но — состояние человека. Иллюзия полной свободы… От общества, от его запретов (при обязательной неприкосновенности, физической и моральной, «человека другого»). Обнаженность желаний… Хотя, как показывает Фаррер, это сладострастие пар на циновках — для тех, кому пока недоступно парение души, та запредельность, где мощны и едины сердце и мозг, чувство и мысль. Наслаждение неземными иллюзиями…
