Уильям Дитрих - Мятежная дочь Рима
— Не так уж дорого. — Адриан смотрел не на губернатора — его взгляд был устремлен туда, где на севере расстилалась неведомая земля. — Не забывай — строительством стены будут заниматься солдаты, которые уже устали от безделья и изнывают от скуки, не зная, куда себя деть. Тем более что она должна быть построена! Август говорил, что Рим достался ему кирпичный, а оставил он его мраморным. Ну а я намерен защищать этот мрамор — камнем!
— При всем уважении, цезарь, это невозможно! — набравшись мужества, осторожно проговорил Помпей. — Из камня не получится. Учитывая расстояние, на которое должен протянуться этот вал, камня для него не хватит во всей империи.
Император резко повернулся:
— Я не имел в виду нашу империю! Но когда мы воевали с парфянами, губернатор, мне доводилось слышать немало разговоров о стене — где-то далеко на востоке, за Индией, в тех землях, откуда привозят шелк. Приходившие оттуда караваны шли много дней, а погонщики рассказывали, что стена та отделяет варваров от людей цивилизованного мира, и благодаря этому и те и другие живут счастливо. Так вот, я желаю, чтобы нечто подобное появилось и здесь. На лицах солдат застыла неуверенность. Римская армия привыкла нападать, а не защищаться. Внезапно император перехватил взгляд центуриона, так некстати вспомнившего о Траяне, и обратился к нему, как к равному:
— Слушай меня, центурион! Слушайте меня, все вы, и слушайте внимательно. Пять столетий Рим раздвигал свои границы, присоединяя к империи земли варваров, и всем нам победы приносили не только славу, но и богатство. Однако пришло время, когда в дальнейших завоеваниях нет никакой пользы. Я следовал за Траяном в его полном приключений походе на Восток, и я еще не забыл, как праздновали римляне каждую нашу победу — от Александрии до Лондиниума. Но те из вас, кто оплакивает моего покойного двоюродного брата и опекуна, не понимают, что все изменилось. Мы завоевываем долины, оставляя горы в руках варваров, а ведь там скрываются целые армии! Нас нельзя победить… но и мы не в состоянии одержать победу. Разве не с этим столкнулись мы в Британии?
Все молчали. Не было слышно ничего, кроме завывания ветра.
— Я еще не забыл о великой славе, которую два поколения назад принесла нам победа у Гравпийской горы[2], там, в далекой Каледонии, на самом севере, — продолжал Адриан. — Мне хорошо известно мужество британских легионов, которые скорее погибнут, чем позволят себе отступить. Я помню, как тогда мы много дней подряд вручную настилали дерн и воздвигали бревенчатые стены, продвигаясь все дальше в глубь этой варварской земли, жестоко подавляя все вылазки свирепых врагов. Но я не забыл и того, что эти варвары так и не покорились нам, как в свое время жители Коринфа или Иудеи. Ведь им нечего было терять — может, поэтому они ничего не боялись. Не имея никакого понятия о чести, они бежали вместо того, чтобы умереть. Не считая себя единым народом, они не готовы были отдать свою жизнь, чтобы кого-то защитить. Они скрывались в скалах. Они укрывались на вершинах гор. Одинаково свободно передвигались пешком и на лошадях, метали в нас копья и осыпали стрелами, а потом бросались врассыпную и мгновенно исчезали — до того как мы успевали сообразить, что произошло. Они были слабее тумана — и, как он, просачивались у нас между пальцами. Но что самое главное, варвары эти населяли земли, которые были нам абсолютно не нужны! Возьмите ту же Британию, с ее вечными холодами и топкими болотами! А Германия! Тоже сплошь болота да непроходимые леса. Вспомните Скифию, с ее бескрайними степями и пустынями… Парфянское царство, которое можно было бы назвать царством камней… Африку, утопающую в море песка. И так везде. Сколько в нашей империи земель, от которых нет никакой пользы, но которые при этом требуют немалых расходов, учитывая колоссальные расстояния и необходимость содержать там римские гарнизоны — кстати, достаточно слабые. Так вот, я скажу тебе, чему я научился у великого Траяна, центурион: что победа, которая не приносит никакой выгоды, — это бессмысленная победа, потому что обходится она дорого, но ничего не дает взамен. А тебе известно, что я унаследовал от Траяна не только империю, но еще и долги на сумму в семьсот миллионов сестерциев? Мы раздвинули границы Рима почти до края Вселенной и в то же самое время не в состоянии защитить то, что принадлежит нам. Ты согласен со мной, центурион? Что же ты молчишь? Я хочу услышать правду, поскольку льстивая ложь бессмысленна и бесполезна так же, как чересчур дорогие победы.
Центурион с трудом проглотил вставший в горле комок. Отвечать императору и так-то нелегко, а что ж говорить об этом — волосы намокли и прилипли к шее, глаза яростно сверкают, можно и впрямь подумать, что ему важно знать, что ты думаешь на самом деле.
— Стена, о которой ты говоришь, цезарь… — откашлялся он. — Так вот, боюсь, она не варваров будет удерживать снаружи. А нас — внутри!
— А-а, вон оно что! — Адриан понимающе кивнул. — Да ты, выходит, тоже стратег. И вдобавок у тебя больше смелости, чем у моих придворных, раз ты решился произнести эти слова, но мне это нравится. Поэтому слушай, что я скажу тебе, центурион: Рим никогда не ждал появления своих врагов. А если такое случалось — вспомни, как Ганнибал в свое время обрушился с гор, — тогда последствия были ужасными! Но в этой стене будут ворота — и римские солдаты, проходя через них, двинутся на север. Нет, лучше верхом! Мои генералы твердят, что у нас должно быть больше кавалерии, чтобы выкурить отсюда всех варваров до последнего, заставить этих трусов спуститься вниз! — Слушавшие его свита и остальные дружно расхохотались. — Мы заставим их вождей помнить о том, как силен Рим — пусть не забывают о том, что расплата за неповиновение будет ужасна. Пусть боятся! И в то же самое время каждый из этих варваров должен твердо знать, что их земля заканчивается здесь, у подножия этой стены, за которой начинается цивилизованный мир. И каждый из вождей должен помнить, что с Римом лучше жить в мире, нежели воевать.
Ветер в клочья рвал облака, и солнце, робко выглянув из-за туч, разогнало остатки тумана, потом позолотило вершины горного хребта, и они ослепительно вспыхнули на фоне бледно-голубого неба. Римляне застыли, ошеломленно озираясь по сторонам. Столь резкая смена погоды до сих пор казалась им чем-то вроде божественного предзнаменования. Каждый из них молча пытался представить себе будущую стену, ползущую вдоль горного хребта, с ее сторожевыми башнями, укреплениями, фортами и крепостями. И каждый из них понимал… и не мог поверить в то, что их долгий, кровавый поход наконец закончился.
