Ольга Крючкова - Капитан мародеров. Демон Монсегюра
Острие попало в цель. Барон закипел, глаза застелила красная пелена:
– Да вы сударыня, даже от конюха забеременеть не можете. Ваш живот – кладбище для всего живого! В постели вы были холодны, как лягушка. Я с вами не получал никакого удовлетворения! Вы не женщина, а монашка!
Франсуаза спокойно расправилась с желе и налила бужуле в кубок. Бертран совершенно взбесился и заорал:
– Знайте, я признаю ребенка Лили законным, а с вами claves uxori adimere[10], разведусь и отправлю в монастырь! Вам там самое подходящее место!!!
Франсуаза прекрасно понимала, что все эти вопли – пустое, а латынь мужа как всегда ужасна и сказана невпопад. Никогда барон с ней не разведется, а тем более не отправит в монастырь. Она – Монтесью по происхождению, и с этим ее отвратительный супруг вынужден считаться. Барон и сам все это знал. Но в данный момент его захлестнула животная ненависть к жене:
– Ах, так, любезная супруга! Вы даже не желаете ответить!
Озверевший пьяный барон подскочил к жене, дыша перегаром прямо ей в лицо. Она не шевельнулась и стояла с гордо поднятым подбородком.
Своим спокойствием она довела барона до бешенства, он уже не соображал, чего хотел больше – унизить ее морально или надругаться физически. Барон выбрал второе. Он схватил жену и, опрокинув на стол лицом, задрал ее многочисленные юбки. Франсуаза закричала:
– Не смейте прикасаться ко мне, грубое животное! Я вас ненавижу! Отпустите! Я вам не крестьянка!
– Да, что вы?! Лучше бы вы были крестьянкой! Я – ваш законный муж, а вы – моя венчанная жена и обязаны мне подчиняться! Вы отказываете мне в том, на что я имею полное право! Nupta virum timeat!!![11]
Он спустил панталоны и принялся выполнять законное право супруга. Прислуга слышала крики и ругань благородной четы, но давно уже никто на них не реагировал. Разгоряченный вином, Бертран выполнял супружеский долг достаточно продолжительное время, стараясь причинить супруге физическую боль. Франсуаза перестала кричать, задыхаясь от слез, боли и унижения. Она думала только об одном: «Не дай бог, войдет служанка и увидит меня в такой скотской позе!»
Сделав свое дело, Бертран натянул панталоны. Он добился того, чего хотел, Франсуаза была унижена и растоптана. Наконец, он показал ей – кто в доме хозяин. Барон обозрел задний экстерьер жены и, решив окончательно уничтожить ее, сказал:
– Да, мадам, ваш зад ни на что не годится. Ваши тощие ягодицы, in cauda venerum[12], ободрали мне все гениталии.
Франсуаза с трудом разогнулась, одернула марлот[13] и, еле-еле переставляя ноги, побрела к себе в спальню. Никогда в жизни она не испытывала такого кошмара. Между ног все болело, она на четвереньках вскарабкалась по винтовой лестнице, вползла в комнату и рухнула на постель.
Когда пришла служанка, приготовить баронессу ко сну, то с удивлением застала ее спящей прямо в одежде. Измученная Франсуаза заснула прямо поверх покрывала. Всю ночь ее мучили кошмары. Снился пьяный барон, насилующий ее снова и снова, в совершенно не допустимых для благородной дамы позах.
Франсуаза очнулась на рассвете, ее трясло от приснившегося ужаса и вечернего унижения. Она с удивлением обнаружила, что одета в платье, кровать не разобрана. «Будь проклят тот день, когда нас обвенчали с Бертраном в местной церкви! Будь проклята эта война, вконец разорившая Кастельмар!» – пронеслось в голове.
Баронесса заплакала от собственного бессилия, понимая, что барон намерен всячески издеваться над ней. По ее мнению: замужняя дама – это та женщина, которая безвозвратно потеряла все самое лучшее в жизни в тот момент, когда предстала перед алтарем в церкви.
– Как найти выход из сложившейся ситуации? Может, пойти и утопиться в Гаронне? – размышляла бедняжка в минуту слабости. Но к счастью Франсуаза была сильной женщиной и быстро взяла себя в руки. – Тогда барон получит долгожданную свободу, и будет творить, что пожелает! Ну, нет, я не доставлю ему такого удовольствия и найду выход! Не будь я – Монтесью!
Неожиданно, она вспомнила о ведьме Итриде, жившей в горах. Местные девушки захаживали к ней погадать, а то и приворожить приглянувшегося парня. Много Итрида не брала, довольствовалась тем, кто что принесет. Но дары были щедрые, ибо девушки понимали: сколько отдашь ведьме, столько и получишь.
Франсуаза, освежила лицо водой из чаши для умывания, причесала растрепанные волосы, собрала в пучок на затылке, отстегнула фрезу[14] от марлота, воротник впивался в горло и мешал дышать. Одеваться не стала – накинула поверх шерстяной плащ. Потихоньку выскользнула из комнаты и, превозмогая боль, спустилась по винтовой лестнице. Баронесса прошла мимо спальни мужа, откуда доносился его раскатистый храп. «Грязное похотливое животное», – подумала она. – Что ж, мужчины умеют ненавидеть, но женщины – испытывать отвращение. И последнее гораздо страшнее…»
Рассвет едва забрезжил. Было свежо и прохладно. Выйдя из замка, Франсуаза направилась в сторону Пиренеев вдоль Гаронны. Лошадь взять она не решилась, после пережитого надругательства, верхом все равно ехать бы не смогла. До хижины ведьмы добиралась часа два. Обычно крестьянские девушки проделывали этот путь гораздо быстрее. Но Франсуаза, медленно переставляя ноги, мелкими шажками двигалась по извилистой тропинке, петлявшей вдоль реки, а затем уходившей в горы. Вскоре она почувствовала усталость, но, увы, не могла даже присесть и отдохнуть на один из многочисленных валунов, разбросанных по воле Создателя вдоль реки, ибо, вставая, она испытывала нестерпимую боль.
Наконец измученная Франсуаза достигла ведьминой хижины, постучала в дверь, силы оставили женщину и она потеряла сознание. Когда же баронесса очнулась, то увидела, что лежит в хижине на плетеной кровати. Около очага хлопотала старуха. Франсуаза никогда воочию не видела Итриду, только слышала о ней рассказы крестьянок.
Итрида, как и положено ведьме, на первый взгляд выглядела сморщенной, совершенно седой старухой. Но, если приглядеться, и не обращать внимания на ее крючковатый нос и многочисленные глубокие морщины, прорезавшие лицо, то можно было заметить темные живые крупные глаза, полные ума и хитрости. Трудно было определить ее возраст: может, сто лет, а может, семьдесят. Облачение старухи выглядело подстать ее внешности: темно-серый балахон из домотканого холста, на шее болтались различные амулеты на все случаи жизни, изготовленные из мелких косточек животных, зубов и птичьих перьев.
Итрида заварила настой трав и дала Франсуазе:
– Пейте, сиятельная госпожа, этот напиток придаст вам сил. Он стар, как мир, его еще использовали друиды[15], – проскрипела она старческим голосом.
