Михаил Голденков - Тропою волка
Гарнизон Казимира Жаромского быстро отошел к замку. Здесь забаррикадировались и поливали из штурмаков и тюфяков-картечниц почти полторы сотни храбрецов, половину из которых составляли люди виленских татарских шляхтичей Нурковича и Карачевича, в мирное время вечно ссорящихся друг с другом. Православный татарский шляхтич Фурс-Белицкий с десятью своими верными солдатами также примкнул к ним, заняв первый этаж. Со второго этажа вели огонь сам Жаромский и виленский молодой шляхтич Ян Высоцкий вместе с местным поэтом, также молодым парнем Казимиром Даниловичем и его солдатами. Гарнизон мужественно оборонялся, пушки и мушкеты не смолкали. Солдаты стреляли из окон, из пробитых в стенах бойниц, прятались за карнизами, вели огонь из лазков голубятен… Но ожесточенное сопротивление лишь добавляло ярости атакующим казакам Золотаренко. Вновь и вновь, не обращая внимания на свистящие пули, разрывы ядер и смертельный огонь картечи, теряя убитых и раненых, казаки подбегали вплотную к стенам, бросали в окна гранаты и горящие факелы. Грохотали взрывы внутри здания, огрызались тюфяки защитников, разрывались залпы их мушкетов и пушек… Снопами замертво падали казаки под смертельным ураганом свинца. Ничего не могли поделать царские войска с упорным Виленским замком, стоящим упрямой скалой в бушующем море огня и дыма, затопившем литвинскую столицу.
Вильна, славный духовный центр балтийской Европы, со всеми ее церквями, костелами, мечетью и синагогами, колокольнями и башнями, медленно превращалась в ад. В квартале кузнецов, там, где еще вчера жизнеутверждающе стучали молотки, теперь раздавались выстрелы мушкетов и пистолетов, а вместо отблесков раздуваемых мехами огней вспыхивали разрывы гранат и ядер. Посередине улицы по сточной канавке текла дождевая вода, перемешанная с кровью, унося следы бойни в реку Вилию. Крики людей, гул от стука сотен копыт по окровавленной мостовой, грохот вышибаемых дверей и ворот, звон сабель… Казаки тут же кинулись рубить и бить всех подряд: женщин, стариков, детей. Жители города толпами бросились убегать к берегам Вилии, где также шел хаотичный бой. Многие обыватели бежали спасаться в Бер-нардинский монастырь, но казаки взяли приступом и его, начав резню всех, кто там находился.
Кмитич прикрывал отход основных сил с хоругвью драгун по Епископской улице. Он видел, как к толпе убегающих по улице горожан подлетели два казака на конях и принялись рубить саблями безоружных людей.
— Суки! — Кмитич развернул коня и поскакал навстречу неприятелю. Словно кочан капусты, полетела с плеч долой голова всадника, с которым Кмитич столкнулся первым. Второй казак в страхе развернул своего коня, но с воплем вывалился из седла — между его лопаток торчал кинжал, метко и яростно пущенный Кмитичем.
— Бегите! Быстро! — кричал виленцам Кмитич, прикрывая собой разбегающихся по улице и по закоулкам между плотно стоящими домами горожан. С другого конца улицы к Кмити-чу уже скакали новые казаки. Один поджег фитиль гранаты и швырнул. Граната не долетела до Кмитича, стукнувшись о карниз дома, шипя, упала на мостовую и рванула яркой рыжей вспышкой. Кмитич успел запахнуться плащом от снопов огненных искр. Затем развернул, пришпорил коня и поскакал догонять своих. Он и не сразу понял, что его плащ горит ярким пламенем. И когда Юшкевич обернулся, чтобы увидеть, где же Кмитич, то немало удивился: из-за угла дома выскочил огненный всадник в пылающем плаще. Конь испуганно заржал, а Кмитич после нескольких лихорадочных попыток отстегнуть горящий плащ в конце концов избавился от него и поскакал дальше.
— И в огне не горит наш полковник, — улыбнулся Юшкевич…
Бои на улицах были в разгаре, а казаки уже грабили многочисленные храмы Вильны, благо храмов в Старом городе скопилось немало, причем всех конфессий. Грабеж сводился к тому, что мародеры просто скалывали и отбивали саблями и ножами золотые и серебряные украшения с рам картин, со стен, с органов, со скульптур, хватали подсвечники, кубки, иконы, какие можно было унести… Тот тут, то там вспыхивал оранжевый огонь, распространяясь от угла к углу, от дома к дому, от квартала к кварталу…
Однако самые ценные вещи виленцы успели-таки погрузить в обоз и отослать в Королевец под присмотром новогруд-ского каиггеляна Микалая Юдзинского. Увы, его также настигли жадные до наживы казаки и ограбили. Так в руках варваров оказался личный крест великого князя Витовта, а также кубок короля и великого князя Ягайлы. Уцелело лишь то, что умудрился спасти Юрий Белазор, по личному распоряжению Януша Радзивилла. В Ружаны были вывезены мощи святого Казимира, небесного заступника Великого княжества Литовского, Русского и Жмайтского.
Ничего не смогло поделать с ордами восточных захватчиков маленькое полуразгромленное войско Литвы. Кмитич ощущал себя в цепях рока, увлекающего его все ближе и ближе к окончательному поражению этого несчастного августовского дня. Однако у Зеленого моста, где и поджидал Радзивилла Гонсевский, удалось организовать более-менее удачное сопротивление. Казаки и татары атаковывали мост раз за разом, но их косил огонь орудий и мушкетов, а контратака гусар и драгун разгромила лаву казацкой атаки в пух и прах. Увы, организовать контрнаступление всему войску все равно было уже не под силу. Московитяне превосходили численностью, владели территорией. Они также подтянули орудия и стрельцов к Зеленому мосту, и началась ожесточенная перестрелка, не дававшая гусарам возможности атаковать. Перестрелка закончилась тем, что к концу дня литвины подожгли мост и ушли на запад. Впрочем, изрядно потрепанные казаки даже и не помышляли о преследовании.
Один полк, впрочем, был выслан, чтобы нагнать отступающих, но московиты быстро вернулись в город, где ожидалось триумфальное появление самого царя. Алексей Михайлович уже 9-го августа торжественно въехал в затопленную кровью Вильну. Возможно, поэтому его новая французская карета была украшена вишневыми аксамитами, словно застывшими каплями густой крови, пролитой в боях за Вильну его ни в чем не повинными жителями. Сзади кареты стояли два нарядных фурмана в высоких колпаках и вишнево-желтых жилетках.
Царь впервые сел в карету, которую в самой Москве ранее все презрительно называли недостойным мужчины средством передвижения. Ранее Алексей Михайлович либо ездил верхом, либо царя носили на богато украшенных турецких носилках, как и всех московских государей до него. Но Вильно — европейский крупный город, столица литвинская, русская и жмайтская. Здесь Алексей Михайлович решил соответствовать правилам и приличиям Европы, в культуру которой собирался влить и свое новое государство, придав ему больше европейского лоска. Карету ему подарил какой-то переметнувшийся в московский лагерь литвинский шляхтич. Карета, впрочем, была весьма скромной, из черного дерева, с четырьмя окнами, но царь украсил ее аксамитами и багровым бархатом изнутри, велел декорировать сверху кусками золота… Трясясь в квадратной кабинке, московский государь не мог поверить, что столица Княжества взята так быстро. Внутренний голос говорил ему: что-то здесь не так, врут его царедворцы, что-то скрывают. Или же литвины уготовили ловушку… Со страхом смотрел сквозь запыленное пеплом стекло окна государь Московии, пока его экипаж, запряженный четверкой лошадей, выруливал на красную дорожку, выстланную перед «светлым царем».
