Юрий Волошин - Пираты Марокко
– Мне трудно тебя понять, Фома.
– А я и не рассчитывал, что поймешь. Не такой ты человек теперь, что такие слова уразуметь можешь.
– Что, дураком стал? С чего бы это?
– Не дураком, а себе на уме. Хотя ты, я знаю, грабишь очень скромно. Видать, твой дружок капитан, про которого ты все уши мне прожужжал, крепко вдолбил в твою голову свои бредни о добре и справедливости.
– Зачем ты говоришь так о капитане, Фома? Несправедливо это. Капитан такого не заслужил.
– Ладно уж, оставим твоего капитана. Он был чудаковат, но человек хороший. Не лютовал, не хапал без меры, не то что тутошние купчишки и чиновники. Да все подряд, начиная от короля и кончая теми, которые куда помельче. Но народ вы все обираете, Петя. И не крути мне мозги! Так что не упрекай меня ни в чем. Только я за свои дела, в случае чего, петлю получу на шею, а вы будете продолжать процветать, жирок нагуливать. Ясно теперь, друг мой Петя?
Наступило недолгое молчание. Кругом тихо гомонили люди. В коляску заглянул сперва кучер, за ним охранник с побитой физиономией. Он виновато помялся, потом махнул рукой и отошел к лошадям.
– Ладно, друг мой Петя, – молвил Фома. – Хватит рассусоливать, а то чего недоброго и вправду схлопочем неприятности на голову. Прими мои извинения, друг. Ошибка вышла, другого ждали, да, видно, прозевали, а может, что изменилось у той птички. Однако пора ехать, а то путь еще долог, а солнышко-то село и ночь надвигается.
Пьер поудобнее устроился на мягком сиденье, потрогал пальцами саднящую шею, успокаивающе кивнул Ивонне. Потом сказал, обращаясь к Фоме:
– Ну что, друг? Можно продолжить путь? Отпускаешь нас?
– Не ехидничай! Конечно, можно ехать. – Фома, повернувшись к Ивонне, поклонился учтиво и галантно: – Мадам, еще раз прошу прощения за все волнения, вам причиненные. Простите меня и моих душегубов. Я весьма сожалею о случившемся.
Ивонна махнула пушистыми ресницами, брызнула в него яростные брызги своих синих глаз и отвернулась, ничего не сказав.
– Я позволю себе просить позволения сопровождать вас, мадам. Мало ли что может произойти на дороге. А так спокойнее. Ваш муж не совсем здоров, и мы с Давилой вполне можем обеспечить вам спокойную дорогу. Ты, Пьер, не возражаешь? – Фома склонил голову, усмехаясь в усы.
– Давай уж, Фома, коли тебе так охота. Но в коляске вам не уместиться.
– Не беспокойся, сударь. У нас есть лошади. Эй, Кривой, приведи мою лошадь и подбери Давиле. Мы едем с ними. Борода, займись похоронами, а потом расходитесь, я вас потом найду. Сегодня уже ничего не будет. Сорвалось пока дельце, но у нас еще все впереди. Понял? Ступай.
Вскоре в сумерках появился Кривой с двумя лошадьми в поводу.
– Вот, оседланы, можете садиться.
– Отлично, Кривой! Поехали, Давила, садись, со мной поедешь до усадьбы этого господина.
– Слушаю, хозяин, – пробасил в ответ грубый голос Давилы.
– Где ж ты пропадал столько времени, Фома? – обратился Пьер к другу, когда они отъехали немного.
– Э, Петушок… Сам видишь. Но должен тебе сказать, что кое в чем я недалеко от тебя ушел. И я теперь уважаемый человек в Тулоне. Богат, живу в достатке, но вот семьей, как ты, не обзавелся. Не тот у меня характер.
– Что ж не подавал о себе вестей столько времени? Я уж думал, что ты на родину подался.
– Не тянет меня на Русь. Тут мне больше нравится. Люди красивей живут. Да и к морю я привык. А тут оно теплое, ласковое, когда шторма нет. Да и ты, я вижу, основательно здесь якорь бросил. Верно?
– Твоя правда, Фома. Я уже забывать начал родную речь. Кто мы были? Пацаны малые. Немудрено охладеть к родине. А тут еще теперь у меня сын растет и жена прекрасная. Теперь дочь ждем.
– Поздравляю! Мадам, с меня причитается на зубок, и я не поскуплюсь.
Ивонна фыркнула, бросила на Фому злобный взгляд, отвернулась, не удостоив того ответом.
– Жена у тебя с характером, Пьер. Но она и вправду прелесть! Какие глаза! Просто синее-синее море! Я пленен твоей женой, Пьер.
– Перестань, Фома. Она слишком натерпелась от твоих разбойников. Оставь ее в покое.
Коляска тарахтела по булыжнику, рядом ехал верхом Фома, он постоянно заглядывал внутрь, пытаясь разглядеть Ивонну в сгустившихся уже сумерках. Сзади цокали подковы лошади Давилы. Звезды высыпали на черном небосводе, морской бриз едва заметно обвевал путников своими прохладными струями.
Глава 2 Тревоги Ивонны
Происшествие на дороге, когда было совершено нападение на коляску, оказалось с продолжением. И как Ивонна ни пыталась забыть это, ей постоянно напоминали об этом страшном вечере. Причем самым недвусмысленным образом.
– Пьер, тебе не кажется, что эти частые посещения твоего бывшего друга выглядят несколько навязчивыми, – сетовала Ивонна, уже не раз возвращаясь к этому предмету.
– А что в этом такого, Ивонна? Фома мой давний друг. Мы столько лет не виделись. Что тут навязчивого? Вполне понятно его желание почаще общаться с нами. Хотя… – он не докончил фразы и задумался, чем тут же воспользовалась Ивонна:
– Вот, сам стал задумываться, хотя ты этого почти никогда не делаешь, мой дорогой. Мне, во всяком случае, это уже сильно надоело. Скажу больше: мне это не нравится!
– Почему, Ивонна? Фома весьма учтив и галантен. Никогда не позволяет себе лишнего. Во всяком случае, я такого никогда не замечал.
– Это ты не замечал, а я очень даже хорошо вижу. И его поведение вызывает у меня беспокойство, а иногда и страх.
– Да что ты такое говоришь! С чего бы это?
– Он не внушает мне доверия. Он же разбойник! Откуда нам знать, что у него на уме?
– Ивонна, но ведь и я тоже был когда-то разбойником. И что же? Правда, это было давно, и я никогда не возвращался к этому больше.
– Вот именно, Пьер! Не возвращался! А он и теперь грабит, возможно, убивает людей. У него целая банда, и он ее главарь. Как таких у вас на Руси называют? Атаман?
– Да, атаман, Ивонна. Но не могу же я его выдать, да он и откупится, наверное. И без особого труда. Ведь вряд ли найдутся свидетели его участия в разбоях, а его сообщники будут держать язык за зубами. Он же теперь в Тулоне уважаемый человек. Этого никак нельзя забывать, моя дорогая.
– Тем хуже для нас, Пьер. Я его боюсь, ты можешь себе это уяснить?
– Ивонна, дорогая, успокойся. Я уверен, что тебе совершенно нечего бояться.
– Ах, оставь! Я сердцем чувствую, что у него недоброе на уме, и я боюсь!
Пьер решил, что продолжать этот разговор нет смысла. Ивонна заводила его уже не первый раз и постоянно нервничала, а Пьер отделывался ничего не значащими фразами.