Михаил Попов - Обреченный царевич
Север был все же отвратнее юга.
Перед тем как статую Птаха вынести из наоса для подобающего омовения, ему показали статуэтку Маат, богини мудрости, дочери Ра.
Специальный служитель, древний прокопченный солнцем старик, умастил тело статуи с благоговейными нашептываниями и поклонами, а потом обрызгал благовониями. После этого Птах был возвращен на свое место в золоченое жилище и перед ним положили пищу: латук, сушеную смокву, пирожки с мясом.
Все, и служители, и верховный жрец, должны стоять в молчании, пока бог питается. После этого участники церемонии очищаются священной нильской водой, опять приносят курительницу с терпентином, съеденную Птахом еду уносят, дабы предать огню. Торжественно затворяются золоченые створки, медленно, с глухим пением молитв, задвигаются засовы. Птахотеп старательно оттискивает печать на комке влажной глины и, пятясь, как раб, удаляется.
Он уже решил, как будет себя вести в ситуации, которую создал бесцеремонный фиванец.
3Гист резко сел на своем ложе и огляделся, ища, что его разбудило. Масляный светильник у входной двери давал мало света, но достаточно, чтобы рассмотреть – они в спальном покое вдвоем. Начальник гарнизона и изваяние Сета. В лазуритовом глазу бога играл огненный отсвет, и это было так же привычно, как пестрое шерстяное полотнище на стене у ложа, свидетельствующее, что обитатель покоя не ничтожный египтянин, но воин непобедимого степного племени шаззу. Рядом с ложем стояли богато украшенный кувшин для умывания, два низких табурета на ножках в виде львиных лап и тростниковая циновка с ярким, заметным даже в полутьме рисунком. Все вещи несомненно египетской работы, подарок князя Бакенсети предшественнику Гиста. Шаззу племя воинов, а не сибаритов, но для гарнизонной жизни все же приходилось брать отдельные предметы из развратного египетского обихода. Таким образом, покой начальника гарнизона Хут-ка Птаха являл собой произвольную смесь суровой армейской простоты и дешевой провинциальной роскоши. И тошнотворную смесь, на взгляд молодого столичного офицера. Гист считался не только одним из лучших офицеров в армии Авариса, но и одним из первейших щеголей этого поразительного города. Во многих отношениях вкус его считался непререкаемым в столице фараона Апопа. Сюда, в гарнизон Хут-ка Птаха, он был отправлен в ссылку за прегрешение, которого за собою не знал, отчего ему было здесь особенно тоскливо. Слуги, певцы, повара, массажисты, гардероб, даже любимые мечи – все осталось в столичном доме. Гист не спешил обустраивать свою здешнюю жизнь, не веря, что задержится в Мемфисе надолго.
Снаружи раздалось размеренное постукивание двух тростниковых колотушек. Внешнее охранение гарнизона сообщало, что миновала середина ночи и на всех путях порядок.
Вместо того чтобы опуститься обратно на подушку, набитую верблюжьей шерстью, и досмотреть роскошный столичный сон, великодушно посещавший его почти каждую ночь, начальник гарнизона встал, набросил на плечи серую шерстяную накидку и вышел из спального покоя. Оба стражника, дремавшие за дверью, опершись на древки копий, подобрались и шумным сопением показали, что они наготове. Они были похожи друг на друга, как близнецы, как их копья. Коренастые, кривоногие, с круглыми лицами, с овальными безволосыми подбородками. Носы у обоих толстые, короткие, глаза посажены узко. Типичные воины гордого племени шаззу. Гист был заметно выше их ростом, тонкой кости, лицо имел вытянутое и нос горбинкой. Сделав знак рукою, начальник гарнизона велел одному из стражников следовать за собой, второй остался дремать на месте, шумно отрыгнув жирной обеденной похлебкой.
Выйдя во внутренний двор гарнизонного укрепления, Гист остановился. Двор представлял собою довольно обширную трапецию, окруженную двухэтажной галереей. По углам горели большие смоляные факелы, заполнявшие пространство неподвижным желтоватым туманом. Тяжелую, призрачную духоту бередило лишь потрескивание горячей смолы да трели невидимых цикад. Нет, еще лошадиный храп ходил по периметру – первый этаж был системой конюшен. Конь – главный союзник степняка в схватке с сытым, ленивым жителем долины. И сколь бы не был тот велик числом, неизменно и неизбежно он бежит перед монолитным конным строем. Египтяне за полторы сотни лет своего подвластного существования под пятою диких завоевателей так и не смогли толком освоиться с конной премудростью и до сих пор испытывали страх, смешанный с презрением к этим травоядным, но таким опасным зверям. Лишь отдельные аристократы видели в них толк и смысл, но и они предпочитали не забираться в седла, но запрягать коней в колесницы.
Так и не сумев сообразить, что заставило его вскочить с постели, Гист решил извлечь пользу из укуса бессонницы и отправился проверять посты. Пыль плаца, словно впитавшая лунный холод, приятно льнула к подошвам. Он пересек освещенное пространство, огибая большой обелиск, испещренный изречениями, прославляющими мудрость Сета и фараона. Воин, следовавший за ним, старался ступать след в след. По поверьям его племени, следуя путем большого человека, приближаешься к удаче. А начальник гарнизона несомненно должен был считаться большим человеком. Слишком уж он не походил обликом своим на простого воина, говорили даже, что сам фараон Апоп знает о нем.
Подходя к главным воротам, Гист непроизвольно дернул краем накидки, ввиду чего затрепетало пламя ближайшего факела и поднялось облачко мельчайшей пыли. И тут же из темного проема в стене явился начальник ночной стражи, опытный, из самых старых, заслуженных служак, офицер по имени Андаду, человек, которого никто не видел спящим. Не принадлежа в гиксосскому роду, не имея связей в Аварисе, он давно уже оставил мечты о повышении, но и неудовольствие своим положением не выказывал, ибо оно обеспечивало ему достаточное количество и еды, и власти.
«Все в порядке, – ответил он на вопрос начальника, – горло ночи уже перерезано, скоро подойдет пора последней смены». Гист пожелал подняться на главную башню, сам немного удивляясь своему желанию.
Против архитектурных правил Черной Земли, башня эта была вызывающе круглой формы, сложенная частью из кирпича сырца, частью из пихтовых стволов. Она с угрюмой назидательностью высилась над северной частью великого города, показывая, кто тут хозяин. Эту башню местные жители ненавидели и рассказывали о ней всяческие чудеса. Правдой о ней было только то, что внутри башни на самом деле имелось несколько помещений для пыток. Воины шаззу в своей военной тактике крепостей и башен не использовали и секрет этого странного сооружения взяли у сидонян. Причем вместе с акустической ее хитростью. Так что, когда кого-либо расчленяли в подвалах башни за нарушение законов Авариса, то слышно это было во всех прилегающих кварталах, и египтяне трепетали.
Но и охранительную свою роль башня выполняла превосходно. С ее вершины, окруженной зазубренным барьером, открывался пространный и подробный вид города. Гист некоторое время молча дышал, успокаивая возбужденное подъемом дыхание. Немо и неистово искрилось небо. Неподвижное кишение белых (малых и больших) кубиков вдоль широкой черной изгибающейся полосы – это великий город, который в разные времена называли по-разному. Мен-нефер, что значит «постоянная красота», или Анх-тауи – «жизнь обеих земель», или Хут-ка Птах – «дворец двойника Птаха», или просто Мехет – сикомор.
Вот эта исчезающая полоска серой пыли, уходящая на север к благословенной дельте Нила, – это дорога к великому и непостижимому Аварису, городу непобедимой кавалерии, высших наук и бессмертной любви. А вот эта черная широкая полоса – русло Нила, это дорога с попутным северным ветром в парусах на дикий юг, к городу Уасет (Фивам), скопищу громадных идолов, к границе благословенного гиксосского царства, где расположен последний конный гарнизон. А дальше лишь беспросветная тьма страны Куш и лесов, где проживают полулюди, не знающие одежд. Строевым офицером в этом южнейшем из гарнизонов служил теперь один из ближайших друзей Гиста, и теперь подданному бессонницы казалось, что он через все бескрайние пространства ненавистного Египта беседует с ним, слышит ровное биение его сердца.
Теплый, мягкий воздух облеплял лицо и грудь Гиста, внезапное беспокойство начало исчезать из души, он развернулся и, не говоря ни слова замершему за его спиной Андаду, стал спускаться по лестнице вниз. Внизу у обелиска его ждали все шестеро сотских начальников. Все при полном вооружении, на тот случай, если поступит команда выступать или готовиться к обороне. Начальник гарнизона был доволен своими офицерами, но на лице своем сохранял надменное и сосредоточенное выражение. Ему опять уже хотелось спать, но он задал несколько вопросов: сожгли ли ту лошадь, у которой заподозрен был сап? чем лечат от поноса тех четверых? Для каждого из шести сотских нашелся вопрос, на который легко было ответить в этот неурочный час, и они разошлись по своим каморкам довольные и польщенные.
