Главная роль - Юлия Викторовна Чернова
Марцелл сказал:
— Не поручусь за нее.
— Я поручусь, — веско проговорил бестиарий.
Сенатор и Максим с минуту раздумывали, принять ли такое поручительство. Молча разглядывали бестиария. Тот сохранял вид невозмутимый и уверенный. Максим с Марцеллом одновременно кивнули.
— Хорошо, выходим.
Максим задержался еще на мгновение, велел управителю, едва стемнеет, доставить повозку с инструментами на «Поле нечестивых». Сенатор на ходу набросил короткий темный военный плащ.
Женщины не заставили себя ждать, напротив, уже сами ждали в атрии. Сервия, незаметная и неузнаваемая в серой тунике и таком же сером покрывале, прислонилась к стене. Рядом стояла рабыня и темно-коричневой тунике. Максим сразу узнал невысокую быстроглазую смуглянку — в доме Марцелла она подавала рабам еду.
Максим указал на Лавию:
— Покрывало.
Смуглянка тряхнула головой:
— Не боюсь пыли.
— Не то. Покрывало — яркое.
Женщины переглянулись, явно ничего не понимая. Сервия посмотрела на брата, но и Марцелл не смог дать объяснений. Лавия проворно нырнула в комнату госпожи, вернулась, неся покрывала: белое, пурпурное и еще одно, бирюзовое, расшитое золотыми нитями. Максим это и выбрал, но, продолжая удивлять женщин, велел туго скатать и нести в руках.
Они вышли из дома. Пройти предстояло полгорода, и Максим справедливо опасался, что женщины устанут. Сервия, конечно, не пожалуется, рабыня — тем более. Плохо другое — хватит ли сил пробиться к весталке?
«Корнелию поведут через весь город пешком? Или понесут в носилках? Неужели вокруг будут вышагивать преторианцы?»
Максим то и дело оглядывался на женщин — не отстают ли? Конечно, сподручнее было бы прорваться к весталке ему самому или Марцеллу. «Нельзя. На женщин не обратят внимания. Нас — заметят. А если сенатора узнают — конец всему».
На улице Патрициев было несравнимо просторнее, чем в центре. Широкая, мощеная дорога, огражденная ровными рядами домов, разделяла два холма: Виминал и Циспий. Название улицы было не случайным, проживала здесь отнюдь не голытьба. По обеим сторонам улицы высились великолепные дома. Каждый из особняков, казалось, старался перещеголять соседний.
Стража у городских ворот дремала, не обращая внимания ни на входивших, ни на выходивших. Максим внезапно сообразил, что ночью ворота запрут. «Как же управитель доставит инструменты?» Спросил об этом Марцелла. Сенатор объяснил, что для выходящих из города ворота откроют. Но даже если бы и не открыли — стена во многих местах обвалилась, перебраться не составит труда. Максим успокоился.
Следуя плану Марцелла, они вышли из города и направились вдоль городской стены к Номентанской дороге, чтобы по ней вновь возвратиться в город через Коллинские ворота.
Вскоре внимание Максима привлекла высокая стена со сторожевыми вышками, тянувшаяся по правую руку от дороги.
— Преторианский лагерь, — пояснил Марцелл.
Максим вспомнил учебник по истории Древнего Рима, раскрытый на карте города. Почему-то актеру казалось, что лагерь преторианцев располагался в городской черте. Сейчас это было неважно, но Максим продолжал ломать голову, пока не сообразил: он видел карту позднего Рима. В то время империя уже утратила многие владения, да и в самой Италии стало небезопасно. Тогда вокруг города была возведена вторая стена, окружившая и лагерь преторианцев.
Они приблизились к Номентанской дороге. И разом остановились. Солдаты-преторианцы в сверкающих доспехах, в шлемах с алыми перьями, в коротких алых плащах выстраивались вдоль дороги. Впрочем, они пока не пытались задерживать путников.
— Быстрее! — велел Максим.
Бегом они преодолели последние метры, вышли на Номентальскую дорогу — солдаты не препятствовали — и понеслись к городу. Максим схватил за руку Сервию, бестиарий — Лавию. Марцелл, забыв обо всем на свете, мчался впереди.
Коллинские ворота были распахнуты, жители выходили свободно. С каждой минутой становилось все больше народа. Весть о случившемся распространилась, горожане собирались посмотреть на казнь, спешили на «Поле нечестивых».
Двигаться против потока становилось все труднее. В нескольких метрах от городской стены они поняли, что в город войти не удастся. Максим, приподнявшись на носки, осмотрелся. Место было не из худших: ни деревьев, ни кустов, дорога просматривалась со всех сторон. «Останемся здесь».
Окриками и жестами Максим созвал спутников. Вместе они сошли на обочину, оказались за спиной солдат оцепления. И вовремя. Ворота в город закрылись. Это послужило сигналом. Солдаты принялись разгонять народ, освобождая дорогу. Максим порадовался, что увел спутников загодя, иначе в суматохе могли растерять друг друга. Солдаты оттеснили толпу на обочины и сомкнули оцепление. Теперь на дорогу не мог проскочить ни один человек. Зато по обеим сторонам пути началась свирепая толкотня и потасовка.
Бестиарий пустил в ход Кулаки, Максим — локти. Внимательно следил, чтобы не оттеснили женщин. Марцелл крепко обнимал сестру, Лавия сама обхватила руками бестиария, вцепилась намертво. Сперва они просто старались удержаться на месте, но потом Максим приметил в оцеплении двух совсем молодых солдат, по-видимому, новобранцев. Показал бестиарию: «Пробиваться будем здесь». После некоторых усилий им удалось пристроиться за спинами солдат. Максим притянул Сервию, поставил перед собой. Лавия приникла к спине бестиария.
Горожане продолжали рваться в первые ряды, яростно распихивали друг друга, напирали на солдат. Прозвучал приказ, последовало несколько окриков, несколько ударов мечами плашмя, и порядок был восстановлен. Зеваки выстроились ровными, плотными рядами. Смирно замерли.
Смутный гул, доносившийся из города, возрос до рева, потом внезапно стих. Распахнулись ворота. Теперь загомонили зрители, скопившиеся по эту сторону крепостной стены. И почти сразу обрушилась тишина.
Максим оглянулся на Марцелла. Сенатор сохранял видимое спокойствие, но именно это Максиму и не нравилось.
Из ворот показался отряд преторианцев. Застучали по мостовой подбитые гвоздями солдатские сапоги. Преторианцы шагали стремительно, но это не был обычный горделивый марш. Воины не смотрели по сторонам, лица их оставались угрюмы. Впрочем, столь же мрачно держались и зрители. Небывалая казнь ужасала. Да еще тревожили слухи, будто весталку казнили без вины. Что, если оскорбленная Веста обратит свой гнев против всех римлян?
Следом за преторианцами шагали жрецы-понтифики, в белых одеяниях до пят. Затем — ликторы; в пучки розог, которые они держали на плечах, были воткнуты топорики.
Позади четверо носильщиков несли паланкин. Нет, не паланкин. Максим не знал, сам застонал или услышал стон Марцелла. Четверо рабов держали простые открытые носилки, на какие кладут умерших. Тело, покоившееся на них, вряд ли можно было считать живым. Весталку с головой завернули в белые покрывала, как запеленывают мертвых перед положением в могилу. Ремнями притянули к носилкам так, что она не могла пошевелиться.
«Жива?! Или кто-то „милосердный“ дал яда?!»
Толпа качнулась вперед. Пронзительно закричала Лавия — так, будто ее задавили. Молодой солдат в оцеплении вздрогнул и начал оборачиваться. И в эту минуту на него всей тяжестью обрушился
