Николай Харин - ДАртаньян в Бастилии
– Но ведь вы это сделали ради д'Артаньяна. А что может быть важнее нашей дружбы! – энергично воскликнул Портос и рубанул рукой воздух, напугав своего скакуна, который захрапел и попытался подняться на дыбы, но тотчас убедился в бесплодности этой попытки, укрощенный железной рукой Портоса.
Легкое облачко затуманило изящные черты Арамиса, когда он услышал слова своего бесхитростного друга. Усилием воли он прогнал тень с лица.
– Вы хорошо сказали, Портос. Да, это – ради нашей дружбы.
– Вот видите! Следовательно, вам не за что извиняться.
Беседа эта происходила на дороге из замка дю Валлон утром следующего дня. Солнце выглянуло из-за верхушек деревьев, день обещал быть погожим.
– Вы, помнится, спросили, куда мы направляемся?
– Наверное, в Париж? – предположил Портос.
– Вы говорите – «в Париж», любезный друг?
– Черт побери, Бастилия-то ведь там!
– Правильно. Но сначала мы навестим Атоса.
– Отлично, без Атоса наш маленький отряд будет неполным, но черт меня побери, если я знаю, где его искать!
Арамис опять слегка улыбнулся.
– Наш Атос принадлежит к славному и древнему роду.
Он не может исчезнуть незаметно. Я поддерживаю переписку с некоторыми дворянами, которые слышали о графе де Ла Фер…
– Да, кажется, именно так его зовут… И где же мы будем искать Атоса?
– В Блуа. Вернее, неподалеку от него, в его родовом поместье.
– Тогда не будем терять время! – весело воскликнул Портос. При этом он нахлобучил шляпу ударом кулака особым, свойственным только ему жестом. – Вперед!
И они пришпорили своих коней.
Друзья скакали по дорогам Франции, и ветер раздувал их плащи и играл перьями на шляпах. Они словно помолодели, сбросив годы разлуки, которые провели порознь.
Их помыслы были чисты и благородны. Боевое братство, соединившее их когда-то, не пустой звук для их, пусть и чуточку остывших за минувшие годы, сердец. Но, нет же! Они снова бьются в унисон, и снова храбрецы скачут бок о бок, как в былые годы.
Их только двое! Но все меньше и меньше лье отделяет их от третьего друга, расстояние сокращается с каждым часом.
Они отыщут его, и он обязательно улыбнется своей печальной и мудрой улыбкой, увидев их, запыленных с дороги, и обнимет по очереди. И они скажут ему: «Атос, вы видите, с нами нет д'Артаньяна. Мы хотим, чтобы он снова был с нами. Быть может, это будет стоить жизни кому-либо из нас, быть может, всем!»
И снова Атос улыбнется, но теперь уже почти беззаботно.
И скажет: «Значит, игра стоит свеч!» И легко вспрыгнет в седло.
Глава девятнадцатая
Камилла де Бриссар
Пора вспомнить о девушке, к которой мы должны испытывать чувство благодарности. Не будь ее смелого и безрассудного поступка, все мы понесли бы невосполнимую утрату, лишились бы д'Артаньяна. Нет-нет! Об этом даже подумать страшно! Подобные мысли портят цвет лица. Как и всякие грустные мысли вообще. А цвет лица – это вопрос, которому молодые особы уделяют самое пристальное внимание, особенно если им уже больше шестнадцати и пока меньше шестидесяти лет.
И как некоторым удается так хорошо выглядеть, словно они только и делают, что сидят перед зеркалом и ухаживают за своим лицом, в котором в общем-то нет ничего особенного?!
Так или примерно так думала Камилла де Бриссар, стоя у окна и наблюдая за молодой дамой, выходившей из кареты, что остановилась у крыльца особняка напротив. Дама несомненно принадлежала к высшему парижскому обществу, а карета, которая доставила ее к дому де Конде, была украшена гербами, незнакомыми Камилле.
«Впрочем, – сказала себе Камилла, – чем ей еще заниматься?»
Камилла еще не знала, что молодая дама, направлявшаяся К парадному входу особняка, была хозяйкой дома – принцессой Конде, Шарлоттой Монморанси, и ей приходилось заниматься и другими делами, помимо ухода за своим личиком, пленившим когда-то доброго короля Генриха IV и его любимца Бассомпьера.
Через несколько дней девушка снова увидела карету с гербом у крыльца напротив. Она решила не отходить от окна, пока не дождется появления владелицы кареты. Ждать пришлось недолго. Появилась уже знакомая Камилле дама, села в карету, милостиво улыбнувшись лакею, предупредительно распахнувшему перед нею дверцу, и укатила, оставив в душе наблюдавшей за ней девушки ощущение чего-то изящного, легкого и недосягаемого.
Камилла была девушкой рассудительной.
«Час ранний, – подумала она. – Эта дама, очевидно, ничуть не опасается быть скомпрометированной, выходя из чужого дома в такое время. Значит, это ее дом. Выходит, мы соседи. Крестный говорил, что подыскал квартиру напротив особняка Конде, а следовательно, эта дама из дома Конде».
Шли дни. Грустные мысли все чаще посещали хорошенькую головку девушки, которая снова и снова посылала лакея в Лувр, с письмом, адресованным лейтенанту королевских мушкетеров роты господина де Тревиля. И снова оказывалось, что д'Артаньяна там нет.
Наконец посланный ею лакей вернулся и сообщил, что мушкетеры возвратились из похода, но господина д'Артаньяна снова нет ни в Лувре, ни в Париже, так как он находится в длительном отпуске.
– Ну, хватит! – воскликнула расстроенная Камилла и, закусив губу, ушла к себе в спальню. Там она дала волю своим чувствам и, разрыдавшись, бросилась на кровать.
Все на свете рано или поздно заканчивается, даже меланхолия. В одно прекрасное утро мадемуазель де Бриссар, по своему обыкновению, вышла из дома на прогулку и увидела выходящую навстречу ей принцессу Конде. Они встретились глазами и обе непроизвольно улыбнулись, почувствовав взаимное расположение, которое иногда возникает внезапно между незнакомыми, но близкими по духу людьми. Однако не было произнесено ни одного слова, принцесса села в уже знакомый Камилле экипаж с гербом Конде на дверцах и уехала.
А Камилла де Бриссар отправилась на прогулку, стараясь не ронять достоинства при встречах с дамами, которые были одеты более дорого и более модно, и поздравляя себя с тем, что такие встречи в этот утренний час случаются не слишком часто.
Через несколько дней Камилле представился случай увидеть принцессу в сопровождении супруга, и ей показалось, что ее обаятельная соседка заслуживает большего. Анри Бурбон, называемый принцем Конде, и впрямь был человеком не слишком достойным своей красавицы жены. Современники упрекали его в двух недостатках: в излишней скупости и в трусости.
На эти два обвинения принц имел обыкновение отвечать, что маркиз Ростан еще скупее, а герцог Вандом еще трусливее его.
Кроме того, принц был обвинен в пороке, довольно общем для эпохи – после десяти лет супружества с прекрасной Шарлоттой Монморанси он не имел детей. К описываемому времени это обвинение с принца было снято, так как кардинал, неизменно пекшийся о благе Франции, посадив его в Венсен, угадал и на этот раз. Принцесса разделила с супругом его ссылку, и во время этого заточения появился на свет будущий великий Конде.
