Розмэри Сатклиф - Песнь меча
Гневно и удивленно ярл переводил взгляд с ребенка на отца. На мгновение показалось, что он уберет руку и позволит малышу упасть. Но было слишком поздно. Ребенка посадили ему на колени и при всех попросили стать его названым отцом, и тут уже ничего не поделаешь, даже если его родной отец — злейший враг.
Онунд смотрел, с коварным выражением на худощавом бледном лице, которое Бьярни так хорошо помнил.
— Что ж! Теперь Барру и Оркни связывают родственные узы. А братья должны делиться друг с другом водой, — сказал Онунд. — Так что я требую разрешения наполнить мои бочонки из твоих колодцев.
Глава 11. Названые братья
Лицо ярла помрачнело, как грозовая туча. На скамье почетного гостя напротив него Торштен Олафсон почесывал огненные заросли бороды и смотрел на обоих сквозь туманную дымку, словно оценивая ретивость двух жеребцов перед скачками. Послы пиктов с любопытством наблюдали за происходящим, как за незнакомым обычаем чужого племени, но не вмешивались. Весь зал застыл в напряжении, как будто ударила молния, и все ждали, когда же грянет гром.
Тишина длилась целую вечность, и тут ярл Сигурд вскинул голову с диким хохотом — буря миновала.
— Клянусь Тором и Одином, этот человек мне по сердцу!
Он покачивался взад и вперед, забыв о ребенке у себя на коленях — тот скатился бы на пол, если бы Гутторм, сидевший рядом с отцом, не протянул руку и не схватил его, как щенка, за шиворот, а потом передал одной из прислужниц госпожи, которая вышла из тени, чтобы забрать малыша. Ярл стукнул себя кулаком по колену, все еще хохоча, и его смех, как морская волна, пронесся по всем скамьям.
— Нехорошо отказывать брату в воде! Наполни свои бочонки завтра. А теперь я пошлю за твоими людьми: в такую дождливую ночь грех ютиться под парусиной. А ты пока садись и ешь!
Он рявкнул так громко, что ласточка, испугавшись, выпорхнула из гнезда в соломенной крыше:
— Еды! Принесите нашему гостю еды!
Онунд не двинулся с места.
— Моим людям не привыкать, а вот женщин и детей хорошо бы укрыть от дождя.
— Садись же, — повторил ярл. — Тут, рядом со мной, пока я пошлю за ними.
— Я сяду и с радостью поужинаю под твоей крышей, но сперва я должен сам привести своих людей; вряд ли они пойдут за чужаками, — ответил Онунд. — Ребенка, твоего названого сына, я оставлю пока здесь.
Он повернулся и заковылял по залу, подбирая складки плаща и не обращая никакого внимания на смех и позвякивание кружек с элем, и на плач сына, оставленного среди незнакомцев.
Бьярни, не отрывавший от Онунда взгляда, все еще преданный ему до глубины души, вскочил со скамьи и последовал за ним. Туман ударил ему в лицо сыростью, когда он вышел на крыльцо, и впереди в темно-оранжевой дымке факелов он увидел размытые очертания фигуры и знакомую раскачивающуюся походку.
На краю двора он догнал его. Онунд обернулся на шум шагов. И по резкому движению под плащом Бьярни понял, что он схватился за кинжал.
— Дорога к гавани стала такой скользкой в эту дьявольскую погоду, — произнес Бьярни. — Мое плечо к твоим услугам, как и раньше.
Укутанная в плащ фигура расслабилась; невидимая рука выпустила невидимый кинжал, и Онунд Деревянная нога откинул накидку с плеча.
— Теперь оно стало шире, — сказал он, оперевшись на Бьярни, совсем как прежде. И больше ни слова — ни тени отчужденности или удивления, как будто они расстались только вчера.
Они пошли по каменистой тропинке, петляющей между зарослями дрока и ковыля, к берегу, где призрачные очертания сараев и пристани выплыли им навстречу из полумрака. У берега плескалась вода, такая же тусклая и темная, как туман, а вдоль причала виднелись желтые отблески грозовых фонарей на верхушках мачт двух военных кораблей и между ними — громоздкие бока торгового судна.
Там было особенно шумно, и, взглянув на него, Бьярни увидел сквозь мглу прижимавшихся друг к другу женщин и детей — один из них плакал, — связанный скот, лающих собак, лица, словно вышедшие из мрака; они тревожно прислушивались к глухим звукам их шагов по деревянной пристани. В свете факелов поблескивали кинжалы окружавших их мужчин.
— Ведите женщин и детей на берег, — крикнул Онунд. — Ярл дам нам слово. Утром наполним водой корабли.
Притаившиеся на борту люди осмелели, кое-кто вскарабкался на пристань, другие стали передавать им женщин и детей, и стражники ярла, следящие за флотом чужеземцев, подошли, чтобы помочь. Вскоре Онунд направился к «Морской ведьме», чтобы с кем-то переговорить, а старые друзья похлопывали Бьярни по плечу, среди них и Свен Гуннарсон.
— Я было подумал, что ты привидение, если бы твой рот не был набит лепешками, — ухмыльнулся Свен, хлопнув его по плечу с такой силой, что Бьярни чуть не отлетел прямо на купца, стоявшего позади около скота.
Женщин высадили на пристань. Одна осталась на носу корабля и крикнула резким голосом, полным страха и гнева:
— Где мой ребенок?
Онунд повернулся, чтобы ответить ей:
— С ребенком все хорошо, как я и обещал. Ты получишь его обратно еще до прилива.
Она обиженно всхлипнула и подошла к борту корабля; Бьярни склонился, чтобы помочь ей подняться на пристань, и увидел по ее бледному, утомленному лицу, что она все еще злится, хотя страх уже прошел. Она узнала его, как и Свен, но мысли ее были далеко, и она тут же отвернулась, расталкивая женщин, чтобы добраться до своего господина.
— Откуда мне знать, что ты не врешь?
— Женщина, — сказал Онунд, — я не часто даю обещания, но разве я когда-нибудь обманывал тебя?
И он отошел от нее, занявшись другими делами.
«Наверное, нелегко быть женой Онунда Деревянной ноги», — подумал вдруг Бьярни.
Скоро все было готово, и женщины, неся на руках уставших детей, направились по извилистой тропинке к усадьбе ярла; несколько мужчин сопровождали их, а остальные, оставшись на берегу, сооружали на ночь укрытия из корабельных навесов.
Береговой страж ярла указывал дорогу, а Онунд замыкал шествие, опираясь на плечо Бьярни, который чувствовал знакомую тяжесть и раскачивание, словно и не было этих двух лет.
В залитом светом зале их поджидал ужин, тепло и запоздалое гостеприимство; лепешки, творог и жареные водоросли, сырая соленая рыба и каша, заправленная сотовым медом, — все, что можно было приготовить на скорую руку, пока варится тюленье мясо.
Их усадили рядом с остальными женщинами. Сын Онунда опять заснул, посасывая большой палец и свернувшись калачиком на руках госпожи, как будто знал ее всю жизнь. Эса, его мать, увидела малыша и направилась было к нему с протянутыми руками, но встретилась взглядом с хозяйкой дома, которая чуть заметно покачала головой, предупреждая, чтобы она не подходила. Эса вопросительно оглянулась на Онунда и он тоже предостерег ее. Она уронила пустые руки и позволила усадить себя на место, приготовленное для нее неподалеку.
