Станислав Вольский - Завоеватели
— Зато я знаю теперь путь к Южному морю! — торжествующе повторял Бальбоа. — Оно у меня почти в руках!
Почти одновременно с Бальбоа вернулось в Санта-Марию посланное к Варфоломею Колумбу судно. На нем привезли грамоту, утверждавшую Бальбоа в должности генерал-капитана провинции, значительный груз продовольствия и несколько десятков солдат. Оставалось еще умилостивить короля. Трехсот марок золота, причитавшихся королю в виде пятой доли, было для этого недостаточно. Только какое-нибудь большое открытие могло вернуть Бальбоа королевскую милость и обеспечить владение завоеванными землями. Нужно было как можно скорее открыть Южное море, подарить Испании целый океан, чтобы взамен получить прощение и звание наместника.
Задача эта оказалась не такой легкой, как сначала думал Бальбоа. Туземные племена, ближе познакомившись с белыми, поняли, насколько страшны эти незваные гости, и начали давать отпор испанским отрядам. Кацики заключали друг с другом союзы для совместной борьбы с завоевателями, нападали на отдельных колонистов, отказывались поставлять продовольствие. Приходилось предпринимать карательные походы и силой заставлять туземцев возделывать испанские поля. На это уходило так много времени и сил, что экспедиция оттягивалась из месяца в месяц.
Прошел 1512 год и половина 1513-го, прежде чем Бальбоа смог наконец приступить к давно задуманному делу.
Экспедиция вышла из Санта-Марии 1 сентября 1513 года. На этот раз в ней принял участие и Пизарро. Испанский отряд состоял почти из двухсот человек, отряд индейцев-носильщиков — из шестисот. По счастливой случайности, Бальбоа избрал наиболее выгодное направление, ибо между восьмым и девятым градусами северной широты, куда он двинулся, Панамский перешеек имеет всего восемьдесят пять километров в ширину. Так как в этом месте в него врезается залив Сан-Мигель, то полоска суши, разделяющая два океана, не превышает шестидесяти километров.
Отряд шел медленно. Посреди перешейка тянулся горный хребет, не особенно высокий, но чрезвычайно обрывистый и почти недоступный. Узкие, протоптанные не то людьми, не то зверями тропинки сплошь и рядом исчезали в вязких болотах, и приходилось возвращаться по пройденному пути, чтобы отыскать более удобную дорогу. Индейские племена старались воспрепятствовать продвижению белых. Иногда они собирались такими большими полчищами, что только после кровопролитных сражений испанцы прокладывали себе путь. Оставить в тылу врагов нельзя было, и Бальбоа сплошь и рядом прерывал путешествие, чтобы совершить набег на какого-нибудь враждебного кацика и обезвредить его.
Несмотря на опасности и трудности дороги, Пизарро был весел. Наконец-то покинул он надоевшую колонию и идет в места, по которым не ступала нога белого человека! У Южного моря начинаются какие-то богатые страны, недаром там во множестве собирают жемчуг и плавают на парусах! Бальбоа останется исследовать берега океана, а он, Пизарро, двинется к югу и уж наверное выкроит себе кусочек этого необъятного материка.
Рядом с Пизарро шествовал его верный друг, бульдог Бесеррико. Умный пес навострил уши и ловил каждый звук. Его обучили многим вещам: как разыскивать след индейцев, как ловить беглецов. Солдаты вели счет его подвигам и уверяли, что Бесеррико загрыз больше полусотни язычников. Его собратья, которых в отряде насчитывалось до тридцати, тоже заработали себе почет, но перещеголять Бесеррико не удалось еще ни одному псу. Пока Бесеррико находился около хозяина, Пизарро мог спокойно предаваться своим мечтам: Бесеррико предупредит об опасности, раньше чем ее успеет заметить самый зоркий человеческий глаз.
Бесеррико заворчал и начал вглядываться в чащу.
Пизарро сразу перестал мечтать и весь превратился в слух. В ветвях ничего не было видно. Но через минуту раздался легкий шум, и маленькая тонкая стрела, пущенная из сарбакана (трубка, подобие духового ружья), вылетела из густых листьев и царапнула лоб шедшего впереди солдата. Ранка оказалась ничтожной, не больше булавочного укола, но все же смертельной: от растительного яда кураре, которым намазаны кончики стрел, человек, умирает через десять минут. Товарищи подхватили раненого, обмыли лоб его водой, но все понимали, что это бесполезно: несчастного теперь ничто не спасет.
Пизарро не терял времени на ненужные сожаления. Вместе с десятком солдат своего взвода он бросился в чащу — туда, откуда вылетела стрела. Бесеррико с глухим ворчаньем бежал впереди, обнюхивая землю. Погоня продолжалась минут пять. Вдруг заросли расступились, и преследователи очутились на большой поляне, в самой середине которой росла высокая и толстая пальма. Двое туземцев, остававшихся до сих пор невидимыми, неслись к ней с такой быстротой, что даже Бесеррико вряд ли мог сравняться с ними. На глазах у преследователей они подбежали к гладкому стволу и с удивительной ловкостью стали взбираться по веревке, брошенной с самого верха дерева. Когда отряд приблизился к пальме, они уже скрылись в густой шапке листьев, увенчивавшей ее макушку.
— Смотрите, дон Франсиско, — крикнул один из солдат, — у них там устроено гнездо!
Действительно, сквозь листья виднелось сооружение из прутьев, очевидно служившее обиталищем для целой семьи.
— Ну, мы их оттуда живо выкурим! — проговорил Пизарро. — Несите сюда хворосту!
Потребовалось всего несколько минут, чтобы окружить ствол костром из сухих ветвей. Тщетно пытались туземцы отогнать белых: их сарбаканы успешно действовали лишь на близком расстоянии, а с тридцатисаженной высоты, на которой они находились, ни одна стрела не попадала в цель. Испанцы беспрепятственно продолжали свое дело, и скоро высокие языки пламени лизали со всех сторон ствол лесного гиганта. Яростные крики, раздававшиеся с его верхушки, сменились жалобными воплями. Над плетеными стенками гнезда показались люди.
Они качали головами, подносили руки к груди, знаками умоляли о пощаде.
— Ну-ка, Родригес, посмотри, не разучился ли ты стрелять, — обратился Пизарро к солдату, державшему в руках пищаль.
Солдат взвел курок, выстрелил. Одна из темнокожих голов нырнула вниз. До испанцев долетел громкий стон.
— Молодец! — похвалил Пизарро. — Но больше пороху не трать. Возиться с ними не стоит. Несите еще хворосту!
В костер полетели новые охапки. Выше и выше вздымалось пламя. По почерневшему стволу змейками ползли огненные струи. Дерево трещало, сердцевина его раскалывалась. С верхушки доносились крики мужчин, вопли женщин, жалобный детский плач. Солдаты деловито подносили дрова и сучья, споря, скоро ли упадет пальма.
