Павел Макаров - Адъютант генерала Май-Маевского
— Дальше, сторонись!
У помещика были гости. Хорошо одетый человек прикрикнул на расходившихся собак.
— Морская севастопольская контр-разведка, — отрекомендовался я: — прошу, господа, не шевелиться.
Все замерли.
Я приказал всем войти в помещение, строго спросил хозяина: почему он помогает красным и сколько раз был в имении Макаров?
Вытаращив глаза, помещик возбужденно забормотал:
— Что вы, господин лейтенант! Я буду помогать красным бандитам?! У меня племянник борется против краснозе-леных, а бандит Макаров у меня никогда и не был...
Я приказал Камову:
— Поручик, произведите тщательный обыск.
Через несколько минут тягостных вздохов и замешательства помещичьих гостей, Камов протянул мне наше же воззвание к рабочим и крестьянам, выпущенное подпольным комитетом.
— Господин лейтенант, вот посмотрите, — штучка интересная.
Как бы не зная, в чем дело, я пробежал воззвание и поднес его к носу помещика.
— А это что?
Он дрожащим испуганным голосом оправдывался:
— Не знаю, каким образом попало ко мне.
— Сколько у вас таких экземпляров в кассе? У меня о вас точные сведения.
Шнейдер совсем растерялся. Вынув ключ от несгораемой кассы, он бормотал:
— Посмотрите, кроме денег, там ничего не может быть.
Он, дрожа, открыл кассу, и мое сердце вспыхнуло радостью: денег было не мало. Я начал пересчитывать пачки.
Вошел Яша Гордиенко в форме поручика, протянул мне пакет:
— Господин лейтенант, пакет от князя Туманова.
Я быстро разорвал конверт и, как бы читая про себя, приказал развести арестованных по комнатам, а Гордеенко громко ответил:
— Поручик, доложите князю Туманову, что я сейчас поеду производить аресты и обыски в деревню Кара-Кубу. А со Шнейдером неважно.
Я вышел. Двери комнат были закрыты, и охрана порой открывала их, пресекая разговоры. Потом партизаны незаметно скрылись.
С деньгами, с двумя повозками, нагруженными всем необходимым, мы вернулись в балку. На енотовых помещичьих шубах мы отдохнули, как никогда.
Две трети забранных денег мы отправили с Камовым председателю подпольного комитета в Севастополе. В почтовом отделении Каралеза мы тоже поживились на 200 тысяч. Другого выхода у нас не было. Отряд рос, надо было довольствовать партизанов. Подпольный комитет тоже остро нуждался в деньгах. Не могло быть места мещанской морали там, где дело шло о развитии движения.
Вскоре в наш отряд влилась часть артиллерийской школы, состоявшая почти на сто процентов из бывших красноармейцев.
Не всегда наши экспроприации увенчивались успехом. Вместе с Артшколой, мы попробывали было «налететь» на имение Колбасниковых, в десяти верстах от Севастополя. Но хозяева забаррикадировались мебелью, и даже ружейный залп не привел их в повиновение. Из-за близости к Севастополю пришлось «отставить».
СМЕРТЬ «БАРОНА» МАРЦКЕРЛЕ
Во время нашего недельного отдыха к объездчику Евграфу как-то зашел «барон» Мацкерле. Он хотел видеть меня, но в наш лагерь «барон» опасался итти, отговариваясь тем, что служит у татарина в Алым-Чокраке, возит дрова в город, сейчас занят, но скоро придет.
Мы уже знали через Голубева (Храмцева), что «барон» — провокатор. Я немедленно послал Гордиенко, Яшу Вульфсона, Гаузе, Шарого, Воробьева и Ахлестина за «бароном». Мы, замаскированные кустарником, несколько часов терпеливо выжидали проезда Мацкерле. Дождались и любезно предложили прогуляться.
— Где здесь товарищ Макаров? — было первое слово Мацкерле.
Я ответил:
— Макаров ушел в обход по частям, но я его заместитель, Прилуцкий. Чем могу служить?
— Очень приятно. Вы обо мне, вероятно, слышали. Я — известный подпольный работник, «барон» Мацкерле, прибывший из Одессы.
— Скажите, барон, откуда вы знаете Макарова?
— Как же не знать Макарова? Я с ним вместе сидел в крепости.
«Барон» путался, краска и бледность сменялись на его лице.
В этот момент адъютант спросил меня:
— Товарищ Макаров, можно отряду ужинать? Ужин готов.
— Конечно.
Стоявший у костра «барон» вздрогнул и, как бы стараясь лучше меня разглядеть, проговорил:
— Вы — товарищ Макаров? Как вы изменились!
— Я вас не узнаю .
— Зато я вас знаю: я очень много знаю о вас.
— Не будем, «барон», играть в прятки. Мне ваша деятельность тоже известна. Скажите, зачем вы пришли в казарму? Спрашивая меня, вы пытались узнать численность отряда у объездчиков Евграфа?
«Барон», совсем растерявшись, ответил:
— Товарищ Макаров, у меня есть отряд в шестьдесят человек и восемь пулеметов и можно взять два легких орудия.
Последние два слова рассмешили товарищей, а я рассказал анекдот о четырех случаях с Иисусом: «верю и не верю».
Александровскому, Камову, Воробьеву, Гордиенко я сказал:
— У вас достаточно материала: возьмите его!
А «барону»:
— Мы вас предаем горному военно-революционному трибуналу. Расскажите, как удалось вам бежать из числа двадцати четырех, захваченных на Корабельной стороне?
По словам Мацкерле, выходило так: затрещали пулеметы, дверь квартиры открылась, появился юнкер, сказавший: «Именем закона вы...». Крылов выстрелил в него
в упор, юноша упал. Воспользовавшись суматохой, «барон» выбросился в окно и убежал вместе с группой юнкеров, которые от страха не заметили чужого.
Мне надоело слушать россказни Мацкерле, и я передал его на допрос ревтрибуналу, а сам сел у костра и глубоко задумался. По аналогии, мне припоминался провал комитета, в котором председательствовал брат. Как будто кто- то развертывал передо мной страницы книги его суровой революционной жизни.
Владимир был старше меня на три года. Он кончил церковно-приходскую школу первым учеником. Страстно хотел учиться дальше, а бедность принудила его сделаться учеником в переплетной мастерской дяди Асманова. Еще мальчиком Владимир стремился уехать из Скопина.
И он оставил мать и родных, чтобы уехать в Балашов, Саратовской губернии. Здесь Владимир работал в переплетных при типографиях и принимал активное участие в первомайских демонстрациях, организовывал маевки. Жажда новых мест увлекла брата в Севастополь. Здесь он работал переплетчиком в Доме трудолюбия. Заведывающий оценил яркие способности брата и назначил его смотрителем. Конечно, из этого повышения ничего выгодного для заведывающего не получилось. Вместо верного сторожевого пса, заведывающий приобрел в новом смотрителе друга и заступника рабочих и вскоре вышиб брата с места.