Владимир Кедров - На край света
— Обвал! — воскликнул Захаров.
— К стене! — не своим голосом крикнул Попов.
Мореходцы бросились под защиту скалы. Они прижались к ней, закрывая головы пищалями и руками. Никогда никто из них не чувствовал себя столько беспомощным и ничтожно-слабым.
Попов прижался лицом к холодному камню.
«Мать-земля, защитишь ли?» — мелькнуло в его сознании.
Камнепад гремел вокруг мореходцев. Камни свистели перед их глазами. Дневной свет затмился. Пыль набивалась в глаза и легкие.
Внезапно в просвете Попов увидел голубое небо. Как молния, мелькнула мысль о том, что хочется жить. В тот же миг удар обрушился на голову. Яркий свет вспыхнул перед глазами и тотчас померк. Бесчувственное тело Попова скользнуло наземь.
Грохот затих. Стал слышен прибой и пронзительные крики кружившихся птиц. Но вот возник новый звук, отчетливо дошедший до сознания оставшихся в живых. Загремела новая лавина. К счастью, она была уже левее, и только пыль долетала до мореходцев.
Дежневцы, видевшие обвал с кочей, заметили на скале фигуру человека.
— Эй! На кочах! — гаркнул Дежнев. — Спустить карбасы! Охотники[73], на помощь!
На кочах засуетились. Люди спрыгивали в спущенные карбасы. Им протягивали пищали и лопаты.
Кивиль, словно каменная до того, метнулась к борту и спрыгнула в отходивший карбас. Ее не удерживали. Она не плакала. Как будто она даже никого не видела. Ее горящий взгляд был устремлен на черный берег, где над скалой еще клубилась пыль и кружились птицы.
Люди бешено работали веслами. Два карбаса погнались за ускользавшей байдарой шамана. Остальные устремились к берегу.
Пыль на берегу рассеялась. Кивиль увидела там человеческие фигуры — одну, вторую, третью… Кто же эти трое?
Берег быстро приближался. Можно было узнать Михайлу Захарова. Он разгребал камни, откапывая кого-то. Кивиль рассмотрела и вторую фигуру, пытавшуюся подняться. Это Степан Сидоров. Его сразу узнаешь по высокому росту и рыжей голове. Третья фигура… Это покрученик Тимофей Месин. Но где же Попов? Где Федя?
Галька зашуршала под днищем карбаса. Толчок. Кивиль выпрыгнула в воду. Волна прибоя окатила ее и вытолкнула на берег. Тотчас же она увидела, что Михайла Захаров наклонился над кем-то и тормошит его за руку. Кивиль бросилась к нему и увидела лежавшую ничком долговязую фигуру Сидорки Емельянова. Сидорка поднял голову. Его глаза были закрыты, рот искривлен гримасой.
Неожиданно он чихнул, мотнувшись всем телом, и открыл глаза.
Кивиль побежала дальше. Сердце замерло, ноги подкосились, когда она увидала окровавленную руку, торчавшую из-под камней. Подбежавшие мореходцы разбросали камни. На камнях — кровь. Лицо погибшего изуродовано. Его трудно узнать, но Кивиль видит, это не Попов. Нет, это бедный Иван Осипов, вчера забавлявший ее, подражая голосам птиц и животных.
Кивиль сделала еще несколько шагов и рядом под скалой увидела Попова. Он лежал на боку. Одной рукой он прикрывал голову, словно защищая ее. Кивиль схватила его за руки, за голову, прижалась ухом к его сердцу! Сердце билось.
— Жив Федя! Жив! — закричала она.
Мореходцы подхватили Попова и понесли к карбасам.
От холодной воды он пришел в себя. Камень, оглушивший Попова, видимо, был невелик, и шапка защитила голову. Увидев Кивиль, Попов слабо улыбнулся и погладил ее руку. Затем он сосчитал своих спутников и, заметив распростертое тело убитого, подошел к нему.
— Бедный Ваня! — тихо произнес он.
— Как же тебя угораздило, мил-человек? — говорил Фомка, помогая Сидорке войти в карбас.
— Р-рыбий глаз! — стучал Сидорка себе по лбу. — Не доглядел за шаманом! Мне бы присмотреть… Уж я б его!
Михайла Захаров стоял осунувшийся. Он не мог себе простить оплошности.
«Вот так Михайла! — говорил он себе. — И на тебя это Семен Иваныч понадеялся… Как мне теперь ему на глаза показаться?..»
Погибшего Осипова тут же похоронили, насыпали над его могилой груду камней.
Все вернулись на кочи. Возвратились и те два карбаса, что погнались за шаманом. Они не смогли догнать легкой байдары. Шаман ускользнул.
— Так ты говоришь, — спрашивал Дежнев Михайлу Захарова, — что камни были заранее заготовлены?
— Заранее, — отвечал Захаров, не смея поднять глаз на Дежнева.
— Камни заготовили, шаман вышел навстречу… Но как он мог сведать, что мы будем?
— Не гонец ли к нему был? — предположил Афанасий Андреев.
— Гонец?
Наступило молчание. Вдруг головы всех повернулись в сторону «Рыси». На ней поднимали парус.
17. Лихие люди
Дежнев приказал поднять паруса. Кочи снова устремились к востоку, унося русских мореходцев навстречу судьбе. Они быстро обошли роковой нос Эрри, у подножия которого ревели и дробились волны.
Берег тянулся к юго-востоку. Черная громада горы заслонила небосвод. Потемнело.
Серые облака вылетали из-за носа и мчались за кочами, клубясь и снижаясь чуть не до воды. По ту сторону носа волны сверкали матовой сталью; здесь они казались свинцовыми.
Гребцы искоса поглядывали на грозные утесы и громадные льдины, кружившиеся у скал и плывшие кое-где по морю. Мрачное величие картины отразилось на лицах мореходцев. Тишина воцарилась на кочах. Даже с коча анкудиновцев не было слышно ни буйных песен, ни обычных насмешек.
Герасим Анкудинов сидел в своей казенке, опираясь руками о широко расставленные колени. Прищурясь и изогнув черную бровь, он рассматривал стоявших перед ним своих помощников — Пятку Неронова и Ивашку Косого. И, странно, оба они — и этот рыжеватый, с припухшим лицом и глазами навыкате Пятка Неронов, и тот высокий, худощавый, глядевший исподлобья Ивашка Косой — оба они чувствовали себя в чем-то виноватыми, хотя и неясно было, в чем.
— Что ж это выходит, братики? Получили мы подъемные от Стадухина али нет?
— Полуцили, — недоуменно ответил Неронов, — как не полуцить… Полуцили.
— А что обещал нам Михайла на Погыче-реке? Помните?
— Цо? Ну, обещал нам из добыцы долю…
— Обещал ли он это, братики? — Тонкие губы Анкудинова захватили черный ус, а его глаза еще больше сощурились.
— Что обещал, то обещал, — кивнул головой и Косой.
— А дело-то свое мы сделали? — вдруг быстро повернув голову, резко спросил Анкудинов. — Помешали мы Дежневу пойти на Погычу? Молчите? Вот то-то и оно, что нет, — Анкудинов снова понизил голос. — А Погыча-то река, глядишь, вот-вот и объявится. До Погычи-то уж, чай, рукой подать.
Наступило короткое молчание. Анкудинов кусал губы, постукивая пальцем о рукоять сабли. Неронов, выпучив глаза, смотрел на него. Косой, как уставился неподвижным взглядом на сапог Анкудинова, так и не отрывался от него.
