Александр Дюма - Сорок пять
— Господи, спаси и помилуй! — вскричал Генрих. — Да это тень Шико!
— Бедняжка Анрике, — произнес голос, — ты, оказывается, все так же глуп!
— Глуп?!
— Тени не могут говорить, дурачина, — у них нет тела и, следовательно, нет языка, — продолжало существо, сидевшее в кресле.
— Так, значит, ты действительно Шико? — вскричал король, обезумев от радости.
— На этот счет пока ничего решать не будем.
— Как, неужели ты не умер, дорогой мой Шико?
— Да нет же, напротив, я умер, я сто раз мертв.
— Шико, мой единственный друг!
— Ты по-прежнему твердишь одно и то же. Ты не изменился, черт побери!
— А ты изменился, Шико? — грустно спросил король.
— Надеюсь.
— Шико, друг мой, — сказал король, спустив с кровати, обе ноги, — скажи, почему ты меня покинул?
— Потому что умер.
— Но ведь ты сам сказал, что жив.
— И повторяю то же самое.
— Как же это понимать?
— Для одних я умер, Генрих, а для других жив.
— А для меня?
— Для тебя я мертв.
— Почему?
— Ты в своем доме не хозяин.
— Как так?
— Ты ничего не можешь сделать для тех, кто тебе служит.
— Милостивый государь!..
— Не сердись, не то и я рассержусь!
— Да, ты прав, — произнес король, трепеща при мысли, что тень Шико может исчезнуть. — Но говори, друг мой, говори…
— Ты помнишь, мне надо было свести кое-какие счеты с господином де Майеном?
— Отлично помню.
— Я их свел: отдубасил как следует этого несравненного полководца. Он стал разыскивать меня, чтобы повесить, а ты бросил меня на произвол судьбы. Вместо того чтобы прикончить его, ты с ним помирился. Что же мне оставалось делать? Через посредство моего приятеля Горанфло я объявил о своей кончине и погребении. Так что с той самой поры господин Майен, который рьяно разыскивал меня, перестал это делать.
— Какое ужасное мужество ты проявил, Шико! Скажи, и ты не подумал о том, что я буду страдать при вести о твоей смерти?
— Да, я поступил мужественно, но ничего ужасного в этом не было. Спокойная жизнь наступила для меня, с тех пор как все считают меня мертвым.
— Шико! Шико! Друг мой! — вскричал король. — Ты приводишь меня в ужас, я просто голову потерял!
— Эко дело! Ты только сейчас это заметил?
— Не знаю, что и думать.
— Бог ты мой, надо все-таки на чем-нибудь остановиться.
— Ну так знай: я думаю, что ты умер и явился с того света.
— Значит, я тебе наврал? Ты не очень-то вежлив.
— Во всяком случае, часть правды ты от меня скрываешь. Но я уверен, что, подобно теням, о которых повествуют древние авторы, ты откроешь мне ужасные вещи.
— Отрицать не стану. Приготовься же, бедняга король.
— Да, да, — продолжал Генрих, — признайся, что ты тень, посланная ко мне господом богом!
— Готов признаться во всем, что ты пожелаешь.
— Иначе как бы ты прошел по коридорам, где столько охраны? Как очутился ты в моей опочивальне, подле меня?.. Значит, в Лувр всякий может войти? Плохо же охраняют короля!
И Генрих, в страхе перед воображаемой опасностью, снова бросился в кровать, готовый от ужаса зарыться под одеяло.
— Ну, ну, ну, — сказал Шико тоном, в котором чувствовалась и жалость и большая привязанность. — Не волнуйся: дотронься до меня и сразу убедишься.
— Значит, ты не вестник гнева божьего!
— Черт бы тебя побрал! Разве у меня рога, словно у сатаны, или огненный меч в руках, как у архангела Михаила?
— Как же ты все-таки вошел?
— Пойми, наконец, что я сохранил ключ, который ты мне сам дал! Я еще повесил его тогда себе на шею, чтобы позлить твоих камергеров:[26] ведь они имеют право носить ключи только на заду. Ключом открывают двери и входят — вот я и попал!
— Через потайную дверь?
— Конечно!
— Но почему ты явился сегодня, а не вчера, например?
— В этом-то и весь вопрос. Что ж, сейчас узнаешь.
Генрих накрылся одеялом и продолжал жалобным голосом:
— Не говори мне ничего неприятного, Шико, прошу тебя… О, если бы ты знал, как я рад, что слышу твой голос!
— Я скажу тебе правду, вот и все. Тем хуже, если правда окажется неприятной.
— Не всерьез же ты опасаешься господина де Майена? — сказал король.
— Наоборот, вполне серьезно. Пойми: получив от слуг господина де Майена пятьдесят палочных ударов, я всыпал ему лично целую сотню. Господин де Майен, вероятно, считает, что должен мне еще пятьдесят ударов. Я очень опасаюсь таких должников и не явился бы сюда, если бы господин де Майен не был в Суассоне.
— Отлично, Шико, я беру тебя под свое покровительство и желаю…
— Берегись, Анрике: всякий раз, когда ты говоришь «я желаю», ты готовишься совершить какую-нибудь глупость.
— Я желаю, чтобы ты воскрес и явился открыто, перед всем светом.
— Ну, что я говорил?!
— Я тебя защищу.
— Ладно уж.
— Шико, даю тебе мое королевское слово!
— У меня имеется кое-что получше.
— Что?
— Моя нора, и я в ней останусь.
— Я защищу тебя, слышишь! — с силой вскричал король, вскакивая и выпрямляясь во весь рост возле кровати.
— Генрих, — сказал Шико, — ты простудишься. Умоляю тебя, ложись.
— Ты прав. Но что делать, когда ты выводишь меня из терпения, — сказал король, снова закутываясь в одеяло. — Неужели мне, Генриху Валуа, королю Франции, достаточно для охраны моих швейцарцев, шотландцев, французских гвардейцев и дворян, а господину Шико этого мало, он не считает себя в безопасности!
— Подожди-ка, подожди, как ты сказал? У тебя есть швейцарцы?
— Да, под командованием Токио.
— Хорошо. У тебя есть шотландцы?
— Да, ими командует Ларшан.
— Очень хорошо. У тебя есть французские гвардейцы?
— Под командованием Крийона.
— Замечательно! А дальше?
— Дальше имеется кое-что новенькое, Шико.
— Новенькое?
— Да. Представь себе — сорок пять храбрых дворян.
— Где ты их откопал? Не в Париже, во всяком случае?
— Нет, они только сегодня прибыли в Париж.
— Вот оно что! — сказал Шико, озаренный внезапной догадкой. — Знаю я твоих дворян!
— Вот как!
— Сорок пять оборванцев, которым не хватает только нищенской сумы.
— Отрицать не стану.
— При виде их можно со смеху помереть!
— Шико, среди них есть настоящие молодцы.
— Словом, гасконцы, как генерал-полковник твоей инфантерии.
— И как ты, Шико.
— Ну, Генрих, я дело другое. С тех пор как я покинул Гасконь, я перестал быть гасконцем.
— А они?
— Они наоборот: в Гаскони они гасконцами не были, зато здесь они гасконцы вдвойне.
