Колин Маккалоу - Путь Моргана
– Она кажется такой счастливой, – пробормотал Уильям Генри, утирая слезы.
– В момент смерти она была счастлива, – объяснил Ричард сдавленным голосом. Его глаза остались сухими. – Она улыбалась, Уильям Генри.
– Значит, я должен радоваться за нее, папа?
– Да, сынок. Неожиданной, но прекрасной смерти незачем бояться. Теперь мама на небесах.
– Я так скучаю по ней, папа!
– Я тоже, и это неудивительно. Ведь она всегда была рядом с нами. Теперь же нам придется научиться жить без нее, а это нелегко. Но не забывай, какой счастливой она выглядела. Казалось, горе ни на миг не касалось ее. Так оно и было, Уильям Генри.
– Зато у меня есть ты, папа. – Кутаясь в одеяло, Уильям Генри придвинулся ближе к отцу, положил кудрявую головку ему на плечо и всхлипнул. – У меня есть ты. Я не сирота.
Утром кузен Джеймс-священник отпел Маргарет Морган, родившуюся в тысяча семьсот пятидесятом году, горячо любимую жену Ричарда Моргана и мать Уильяма Генри. Ее похоронили рядом с ее дочерью Мэри. Найти цветы в конце января не удалось, могилу украсили вечнозелеными листьями. Ричард не плакал, да и Уильям Генри, казалось, смирился с потерей. Только Мэг всхлипывала, оплакивая племянницу и невестку. Господь дал, Господь и взял. Такова жизнь.
Смерть Пег сблизила Уильяма Генри с отцом, но Ричард работал шесть дней в неделю, с рассвета до сумерек, поэтому виделся с сыном лишь по воскресеньям да по вечерам, перед сном. На винокуренном заводе царили свои порядки, Томас Кейв ничем не напоминал Томаса Хабитаса. Привилегиями на винокуренном заводе пользовался только Уильям Торн, который иногда исчезал на несколько часов, а потом возвращался с хитрой ухмылкой на лице. Ричард заметил, что пока Уильям Торн отсутствовал, Томас Кейв с тревогой ждал его, но не выказывал недовольства. Скорее, он выражал нетерпение. Это выглядело странно. Не будь Ричард так озабочен своими делами и погружен в скорбь, он, несомненно, заметил бы нечто большее и сделал свои выводы, однако он предпочитал отдаваться работе и искать в ней утешения.
Время от времени на винокуренном заводе появлялся чиновник из акцизного управления. Уильям Торн лично сопровождал гостя и хмуро встречал любопытные взгляды.
Второй частый посетитель не имел никакого отношения к производству рома; казалось, у него не было ничего общего с Торном, однако этих двоих связывали необычные отношения. Джон Тревильян Сили Тревильян был богат, тщеславен и непроходимо глуп. Букли белоснежных от пудры париков он перевязывал черными лентами, пудрил и подкрашивал ничего не выражающее лицо, носил расшитые бархатные сюртуки и роскошные жилеты, а каблуки его были так высоки, что он передвигался на цыпочках, опираясь на трость с янтарным набалдашником. Запах духов, исходящий от него, на время пересиливал вонь рома.
Само собой, Торн и не подумал познакомить мистера Тревильяна с Ричардом, но Сили, как называл его Торн, сам остановился перед новым работником и окинул его благосклонным взглядом. Видимо, он восхитился обнаженными мускулистыми руками бывшего оружейника, мрачно решил Ричард, когда мистер Тревильян, насмотревшись на него, обернулся к Торну. Ричард хорошо знал, кто такой Джон Тревильян Сили Тревильян: старший сын мистера и миссис Морис Тревильян с Парк-стрит, той самой богатой пары, которую ограбили неподалеку от парадной двери их собственного дома. Эта корнуэльская семья, занимающаяся в Бристоле торговлей, состояла в родстве с очень древним кланом лондонских купцов по фамилии Сили, разбогатевших еще в двенадцатом веке. Все бристольцы знали, что местный Сили – холостяк с сомнительными пристрастиями, праздный и безмозглый бездельник, живущий на содержании у младшего брата.
Но после нескольких визитов мистера Тревильяна Ричард усомнился в справедливости суждений бристольцев: за глупостью, жеманством и бессодержательными беседами Сили скрывались ум и проницательность. Он отлично разбирался в перегонных аппаратах и других тонкостях винокуренного дела. Но маска глупца приносила ему немалую пользу: поскольку мистер Тревильян снискал репутацию простака, при нем говорили о самых рискованных сделках, не удосуживаясь даже понизить голос. И впоследствии горько сожалели об этом.
Завершая рассказ о мистере Сили Тревильяне, упомянем, что в апреле он появился на заводе под руку с мистером Томасом Кейвом. Ричард насторожился. Сили проявлял явный интерес к заводу, судя по тому, как раболепствовал перед ним старый Том Кейв. Однако Сили не значился в списке вкладчиков или владельцев, иначе Ричард знал бы об этом; Сили был тайным партнером, получавшим свою долю прибыли, но не платившим налоги.
Постепенно Ричард оправился от удара судьбы и сожалел только о том, что уделяет слишком мало времени Уильяму Генри. Воскресенья приобрели для него особую ценность. Ричард водил сына на прогулки, знакомя его со всеми кварталами Бристоля, и все же их излюбленным уголком оставался Клифтон, где, словно насмехаясь над Ричардом, по-прежнему стоял выбранный им коттедж. Будь воля Ричарда, он перестал бы бывать в Клифтоне, но это место обожал Уильям Генри.
– Вчера мистер Парфри выдумал новый каламбур, – сообщил Уильям Генри, прыгая на одной ноге.
Подавив вздох, Ричард приготовился выслушать очередной дифирамб блестящему учителю, который сумел превратить нудное изучение латыни в увлекательную мнемоническую игру. Благодаря мистеру Парфри Уильям Генри знал латынь лучше, чем Ричард в его годы.
– Какой? – поинтересовался Ричард, зная, что сын ждет вопроса.
– Caesar adsum iam forte – У Цезаря был джем к чаю[8].
– И как же это перевести?
– «Случайно в этот момент Цезарь оказался рядом».
– Отлично! А он остроумен, твой мистер Парфри.
– Да, он такой веселый, папа! На уроках мы то и дело смеемся, а директор и мистер Причард недовольны. Думаю, им не нравится, что мистер Парфри редко пускает в ход трость.
– Странно, что мистер Парфри до сих пор служит у Колстона, – сухо заметил Ричард.
– Дело в том, что все мы хорошо знаем латынь, – объяснил Уильям Генри. – Мы должны ее знать! Иначе мистер Парфри получит выговор от директора. Папа, он мне так нравится! Он все время улыбается…
– В таком случае, Уильям Генри, тебе очень повезло.
В конце мая разрозненные кусочки мозаики встали на свои места.
Уильям Торн проделал свой обычный фокус с исчезновением, и его подданные, хлопотавшие вокруг перегонных аппаратов, тоже исчезли, словно мыши, учуявшие сыр, – дрожа от страха, но твердо вознамерившись завладеть добычей. Когда речь шла о работниках мистера Кейва, добычей был ром. Но не качественный ром, который хранили в бочках, – его смешивал не кто иной, как сам мистер Кейв, – а продукт вторичной перегонки. Никто не замечал, если уровень такого рома в емкости немного снижался.
