Гибель империи. Российский урок - Архимандрит Тихон (Шевкунов)
В результате Великий князь подписывает довольно странный документ, составленный и отредактированный двумя видными масонами – Некрасовым и Набоковым.
Михаил Александрович не отрекается от престола. Но и не принимает его. В своем «Обращении» к народу он оставляет решение о будущем государственном устройстве России – конституционная монархия либо республика – на усмотрение «Учредительного собрания», которое будет избрано «на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования»[203]. А до тех пор передает власть Временному правительству. Легитимность этого Временного правительства с самого начала была очень зыбкой. В том числе этим объясняется, почему с такой легкостью в октябре его сметут большевики.
Утром 4 марта во всех газетах Российской империи публикуются сразу два документа. Первый – Манифест Николая II с отречением в пользу брата. Второй – обращение Великого князя Михаила Александровича к народу. В многовековой судьбе российской монархии поставлена не точка, а многоточие: трон, который Николай II передал брату, так и остался вакантен и де юре остается таковым по сей день.
Восторги революции
Петроград тем временем буквально обезумел. Цель «прогрессивной общественности», ведущей Россию к безоблачному счастью, была достигнута! Наконец-то к власти придут самые лучшие, самые честные, самые талантливые люди России!
Победа сопровождалась небывалыми восторгами, которые часто переходили все грани приличия.
Известный публицист Михаил Осоргин так выражал всеобщее ликование и энтузиазм того времени: «Эти дни все-таки следовало пережить, эти лучшие дни огромной нашей страны. Лучших и даже таких же она не знала и никогда не узнает»[204].
Всеобщим кумиром был Александр Федорович Керенский. Со свойственной ему патетикой он возглашал: «Товарищи граждане! Не часты такие чудеса, как революция, которая из рабов делает свободных людей. Вы самая свободная армия в мире!»[205] В ответ Керенского называли «славным, мудрым, честным вождем свободного народа».
А. Ф. Керенский приветствует военных
Его личный секретарь и поэт Леонид Каннегисер выплеснул свои чувства в стихах:
Тогда у блаженного входа,
В предсмертном и радостном сне
Я вспомню – Россия, свобода,
Керенский на белом коне[206].
К сожалению, немало представителей епископата Российской Православной Церкви приветствовали февральский переворот. Новгородский архиепископ Арсений (Стадницкий) (к счастью, позже пересмотревший свои взгляды) на первом после отречения Императора заседании Святейшего Синода воскликнул: «Двести лет Православная Церковь пребывала в рабстве. Теперь даруется ей свобода. Боже, какой простор!.. Так чувствуем себя в настоящий момент и мы, когда революция дала нам свободу от цезарепапизма»[207]. Как же горько читать эти строки!
Уже в дни всеобщего ликования революция понемногу начала обнажать свою истинную личину. Полковник Федор Викторович Винберг так описывал происходившие на улицах Петрограда ужасы, которые не хотели замечать ликующие толпы: «Солдаты и рабочие рыскали по всему городу, разыскивая злосчастных городовых и околоточных; выражали бурный восторг, найдя новую жертву для утоления своей жажды невинной крови. И не было издевательств и глумлений, оскорблений и истязаний, которые не испробовали бы подлые звери над беззащитными своими жертвами. Этим зверям петербургское население в массах своих деятельно помогало: мальчишки, остервенелые мегеры, разного буржуазного вида молодые люди…»[208]
А вот свидетельство генерала Константина Ивановича Глобачева: «Те зверства, которые совершались взбунтовавшейся чернью в февральские дни по отношению к чинам полиции, корпуса жандармов и даже строевых офицеров, не поддаются описанию. Городовых, прятавшихся по подвалам и чердакам, буквально раздирали на части: некоторых распинали у стен; некоторых разрывали на две части, привязав за ноги к двум автомобилям, некоторых шашками. Были случаи, что арестованных чинов полиции и жандармов не доводили до мест заключения, а расстреливали на набережной Невы, а затем сваливали трупы в проруби. Кто из чинов полиции не успел переодеться в штатское платье и скрыться, тех беспощадно убивали. Одного, например, пристава привязали веревками к кушетке и вместе с нею живым сожгли»[209].
Г. К. Савицкий. Арест городового. 1917 г.
Замечательный художник Борис Михайлович Кустодиев прославился полными счастьем и радостью полотнами о жизни России. Но есть у него и совсем другая по настроению работа. Она провидчески называется «Вступление. Москва». Эта картина посвящена революционным событиям 1905 года, но может по праву считаться в целом портретом русской революции.
Б. М. Кустодиев. Вступление. Москва
Церковная жизнь. Исполнение пророчеств
Богослужение у Исаакиевского собора. 1917 г.
Это одна из самых горьких страниц в истории Русской Церкви. Россия тогда не проявила себя той православной державой, какой она Богом призвана была быть. Мы знаем о мучениках, об исповедниках веры. Но знаем и другое. В царской армии в военное время было обязательным причащение православных офицеров и солдат в Великий Четверг, перед праздником Пасхи. За год до революции, в 1916 году, в этот день на фронтах причастились почти 100 % православных воинов. После февральского переворота Временным правительством был издан указ о необязательном, добровольном причащении на фронте. И вот, на Пасху 1917 года причастился лишь… каждый десятый из солдат и офицеров. Это в военной ситуации, под пулями и снарядами. Таково было реальное положение вещей в церковной жизни России того времени.
За пять дней до переворота, 26 февраля, в разгар беспорядков в Петрограде, товарищ (заместитель) обер-прокурора Святейшего Синода князь Николай Давидович Жевахов попросил председательствующего в Синоде митрополита Киевского Владимира (будущего мученика, убитого через год у стен Киево-Печерской лавры) обратиться к народу с воззванием, решительно осуждающим революционеров, несущих погибель Церкви и Отечеству, – «вразумляющее, грозное предупреждение Церкви, влекущее, в случае ослушания, церковную кару»[210]. Митрополит Владимир отказался.
Священномученик Владимир, митрополит Киевский
На следующий день, 27 февраля, к Синоду обратился уже сам обер-прокурор Николай Петрович Раев. И снова отказ!.. В момент величайшей государственной опасности наши архиереи сочли борьбу с «ненавистной» им обер-прокуратурой и пресловутым «цезарепапизмом» более важным делом, чем спасение монархии. А ведь в дни революции 1905 года воззвание Священного Синода возымело умиротворяющее действие на восставших!
Никто из высших церковных иерархов не поддержал Государя. А сразу после опубликования в газетах Манифеста об отречении царский трон был вынесен из зала заседаний Синода.
Правды ради надо сказать и нечто большее. В своих мемуарах князь Жевахов отмечал, что его
