Бернард Корнуэлл - Хроники Артура
Своей неприязни к Сэнсаму я ничуть не скрывал, и он платил мне взаимностью. Мышиный король вечно обвинял меня в том, что я, дескать, за взятки беру с людей меньше налога, чем следует, и в доказательство ссылался на тот факт, что с каждым годом в казну денег поступает все меньше, да только недостачу эту породил не я. Сэнсам уговорил Мордреда подписать указ, освобождающий христиан от налогов, и должен признать, лучшего способа обращать заблудшие души церковь не знала вовеки. Мордред отменил указ, как только понял, сколь много душ и сколь мало золота на том выгадывает, но тогда Сэнсам убедил короля, что за сбор налогов с христиан должна отвечать церковь и только церковь. В течение года доходы росли, но затем христиане обнаружили, что дешевле подкупить Сэнсама, чем платить королю. Сэнсам предложил брать двойной налог с язычников, но тут воспротивились Арганте с Фергалом. Вместо того Арганте посоветовала обложить двойным налогом саксов, однако Саграмор отказался собирать разницу: еще не хватало, чтобы в заселенных нами областях Ллогрии вспыхнуло восстание! Стоит ли удивляться, что я терпеть не мог заседать в королевских советах и спустя год-два бесплодных пререканий вообще махнул на них рукой. Исса продолжал собирать налоги, но платили только честные люди, а с каждым годом честных людей становилось все меньше, так что Мордред вечно жаловался на безденежье, а Сэнсам с Арганте богатели.
Арганте богатела, но оставалась бездетна. Порою она наезжала в Броселианд, и один-единственный раз за долгое время Мордред вернулся в Думнонию, но и после этих разъездов Арганте ничуть не раздалась в поясе. Она молилась, она приносила жертвы и посещала священные источники в надежде забеременеть — но оставалась бесплодна. Помню, какая вонь стояла на советах, когда она носила пояс, пропитанный испражнениями новорожденного младенца, — якобы верное средство от бесплодия! — да только помогло оно не больше, нежели выпиваемые ежедневно настойки мандрагоры и брионии. Наконец Сэнсам убедил королеву, что чуда можно ждать только от христианства; так что, спустя два года после первого отъезда Мордреда в Броселианд, Арганте выгнала своего друида Фергала из дворца и при всем народе была крещена в реке Ффрау, что течет вдоль северной границы Дурноварии. В течение шести месяцев она ежедневно отстаивала службы в громадной церкви, что Сэнсам выстроил в центре города, но в конце этого срока живот ее оставался столь же плоским, как и до погружения в реку. Так что Фергала призвали обратно во дворец, а он привез с собой новые смеси из помета летучей мыши и крови хорька, весьма способствующие зачатию.
К тому времени Гвидр с Морвенной уже поженились и произвели на свет первенца: это был мальчик, и нарекли его Артуром, а впоследствии звали не иначе как Артур-бах, Артур-малыш. Крестил ребенка епископ Эмрис, и Арганте восприняла обряд как личную обиду. Она знала, что Артур с Гвиневерой христианскую веру особо не жалуют, и, крестив своего внука, они просто-напросто подольщаются к христианам Думнонии, чья поддержка им понадобится, если Гвидру суждено занять трон. Кроме того, само существование Артура-баха стало упреком Мордреду. Король должен быть плодовит, в том его долг — а долга своего Мордред не выполнил. И неважно, что он наплодил ублюдков по всей Думнонии и Арморике — наследника королеве он не дал, и Арганте нелестно отзывалась о Мордредовой увечной ноге, вспоминала зловещие предвестия при его рождении и уныло поглядывала в сторону Силурии, где ее соперница, моя дочь, оказалась способна нарожать новых принцев. Королева все больше впадала в отчаяние и даже запустила руку в сокровищницу и платила золотом любому мошеннику, обещавшему, что чрево ее наполнится, но все ведуньи Британии так и не помогли ей зачать, и, по слухам, половина копейщиков дворцовой стражи с этой задачей тоже не справились. А Гвидр между тем ждал своего часа в Силурии, и Арганте знала: в случае смерти Мордреда править в Думнонии суждено Гвидру — если только она не произведет на свет наследника.
В эти первые годы Мордредова правления я делал все от меня зависящее, чтобы сохранить в Думнонии мир, и поначалу отсутствие короля играло мне на руку. Я назначал магистратов, дабы Артурово правосудие оставалось в силе. Артур всегда любил справедливые законы, уверяя, что они удерживают страну в целости, подобно тому как кожаное покрытие крепко стягивает ивовые доски щита, — и усердно выискивал магистратов непредвзятых и совестливых. То были по большей части землевладельцы, торговцы и священники, и почти все достаточно богаты, чтобы успешно противиться растлевающему соблазну золота. Если закон можно купить, всегда говорил Артур, тогда закон ничего и не стоит; и Артуровы магистраты славились своей честностью, но очень скоро думнонийцы догадались, что магистратов нетрудно обойти. Заплатив Сэнсаму или Арганте, они могли быть уверены, что Мордред напишет из Арморики и распорядится о пересмотре судебного решения, и так, год за годом, я боролся с нарастающим потоком мелких злоупотреблений. Чем терпеть, что постановления их то и дело отменяются, неподкупные магистраты уходили с поста, а те, кто мог бы вынести свои обиды на суд, предпочитали улаживать распрю с помощью копий.
Отмирал закон медленно, но поделать я ничего не мог. Мне полагалось обуздывать вздорное своенравие Мордреда, но Арганте и Сэнсам были что шпоры, а куда уздечке до шпор!
Однако в целом то было счастливое время. Немногим удавалось дожить до сорока лет, а вот нам с Кайнвин удалось, и, благодарение богам, в добром здравии. Брак Морвенны принес нам немало радости, рождение Артура-баха порадовало еще больше, а год спустя наша дочка Серена вышла замуж за Эдерина, элметского эдлинга. То был династический брак, ибо Серена приходилась двоюродной сестрой Пирддилу, королю Повисскому, и речь шла не о любви, но об укреплении союза между Элметом и Повисом. И хотя Кайнвин возражала против этой свадьбы, не видя особой приязни между Сереной и Эдерином, Серена твердо вознамерилась стать королевой, и вышла-таки за своего эдлинга, и уехала от нас далеко прочь. Бедняжка Серена, королевских почестей она так и не обрела: умерла при первых родах, а дитя, девочка, прожила лишь на полдня дольше матери. Так вторая из трех моих дочерей ушла в Иной мир.
Мы оплакали Серену, хотя и не рыдали о ней так горько, как о погибшей Диан, ведь маленькая Диан и пожить-то не успела толком. Но спустя лишь месяц после смерти сестры Морвенна родила второе дитя, на этот раз девочку, и они с Гвидром назвали дочку Сереной, и внуки озаряли наши дни все более ярким светом. В Думнонию малышей не привозили, из опасений перед ревнивой Арганте, но мы с Кайнвин частенько наведывались в Силурию. Собственно, наши визиты сделались столь часты, что Гвиневера отвела нам во дворце отдельные покои, и теперь мы куда больше времени проводили в Иске, нежели в Дун Карике. В бороде и волосах у меня пробилась седина, и борьбу с Арганте я охотно предоставил на долю Иссы, а сам играл с внуками. А еще я построил для матери дом на силурийском побережье, хотя та совсем обезумела и не понимала, что происходит, и упрямо пыталась вернуться в хижину из пла?вника на высоком обрывистом берегу. Умерла она зимой от морового поветрия, и, как я и обещал Элле, я похоронил ее по саксонскому обычаю — ногами к северу.
Думнония приходила в упадок, и поделать я ничего не мог, ведь у Мордреда оставалось достаточно власти, чтобы свести на нет все мои усилия. Исса по мере возможности поддерживал порядок и справедливость, а мы с Кайнвин все больше и больше времени проводили в Силурии. Что за отрадные воспоминания остались у меня от Иски: воспоминания о погожих, солнечных днях — Талиесин поет колыбельные, Гвиневера мягко посмеивается над моим счастьем, а я усадил Артура-баха и Серену в перевернутый щит и катаю их по траве. Артур охотно присоединялся к нашим играм: детей он всегда обожал, а порою приходил и Галахад: он тоже перебрался в Силурию и разделил с Артуром и Гвиневерой их необременительную ссылку.
Галахад так и не женился, хотя ребенком обзавелся. То был его племянник, принц Передур, сын Ланселота: его нашли, когда он блуждал, заплаканный, среди мертвецов Минидд Баддона. Чем старше становился Передур, тем больше он походил на отца: та же смуглая кожа, то же худощавое, красивое лицо, те же черные волосы. Но характером он пошел в Галахада, не в Ланселота. Умный, серьезный и усердный мальчик очень старался быть хорошим христианином. Понятия не имею, много ли он знал об отце, но в присутствии Артура с Гвиневерой Передуру всегда было не по себе, да и они, верно, чувствовали себя неловко. Передура никто не винил; просто лицо его напоминало Артуру с Гвиневерой о том, о чем мы все предпочли забыть, и оба возблагодарили судьбу, когда в возрасте двенадцати лет Передура отослали ко двору Мэурига в Гвент учиться воинскому искусству. Славный он был мальчуган, однако с его отъездом в Иске словно посветлело. Позже, спустя много лет после того, как история Артура завершилась, я узнал Передура ближе — и высоко его оценил.
