Николай Смирнов - Государство Солнца
На следующее утро мы уже отошли от берегов Камчатки и плыли в открытое море. Встречались нам только льдины да сивучи. К вечеру второго дня мы подошли к острову Аланду. У этого острова решили стать. Ночью бросили якорь и утром, выйдя на палубу, я увидел высокие утёсы в версте от нас и множество самых различных птиц, которые кружились над нами.
Вот здесь-то, у острова Аланда, и стряслось несчастье, которое я тогда считал не меньшим, чем смерть отца.
В то утро, прежде чем ехать на землю для выпечки хлеба, Хрущёв приказал нам всем собраться наверху. Мы расселись на палубе. Небольшой снежок падал с мрачного, свинцового неба. Мы не знали, о чем будут говорить на собрании, и все с нетерпением ждали прихода офицеров.
Офицеры пришли и стали отдельной кучкой. Хрущёв сказал нам, в чём дело: мы должны выбрать капитана корабля и офицеров. Без всяких споров в капитаны прошёл Беспойск, Хрущёв, Винбланд — в его помощники. Панов, Степанов и штурманы должны были нести дежурство на вахте. Батурин был назначен начальником артиллерии, а Магнус Медер — заведующим госпиталем и провиантом. Судейкин, по предложению весельчака матроса Ерофеева, был назначен на кухню мыть посуду.
Беспойск поблагодарил нас за избрание, но тут же прибавил, что он принимает должность капитана при условии, что все его приказания будут исполняться беспрекословно. Мы пообещали. После этого Беспойск помолчал немного, а потом сказал:
— Теперь, ребята, нам надо решить самый важный вопрос. Какого курса держаться? Как плыть?
Этого вопроса, должно быть, никто не понял. Как плыть? Кратчайшим путём на Тапробану, дело ясное!
— Прямо на Тапробану! — закричали охотники. — Напрямик, без задержек.
Панов громко захохотал. Я совершенно не понимал, что смешного нашёл он в нашем ответе. Беспойск сделал знак рукой. Панов вскочил на бочку.
— Тапробаны нет на свете, ребята! — закричал он задорно. — Поэтому держать на неё курс нельзя. Нам надо решить, каким путём идти в Европу.
Сначала мне показалось, что я плохо слышу. Я подошёл поближе к Панову и закричал:
— Идти прямо на Тапробану, а не в Европу!
— Тапробаны нет. Кто не хочет плыть с нами в Европу, тому мы предлагаем съехать на этот остров.
И он показал рукой в сторону Аланда.
Довольно долго тянулось зловещее молчание. Потом громко закричали охотники:
— Измена! Ребята, измена!
Но это было всего несколько голосов. Матросы улыбались вместе с офицерами. Очевидно, они давно знали, что никакой Тапробаны нет на земле.
А у меня как бы палуба провалилась под ногами. Я даже не знал, что можно сказать теперь, и просто зарыдал. Рядом со мной плакал Ванька. Страшно кричал и голосил Паранчин, жена его ревела ещё больше мужа. Всё собрание пришло в расстройство.
В отчаянии я подбежал к Беспойску, схватил его за руку. Стал тянуть руку к себе и при этом приговаривал:
— Скажите мне, скажите…
— Не плачь, мальчик, — сказал Беспойск ласково. — Панов говорит правду. Государства Солнца нет. Но мы найдём места и получше.
Мне захотелось убить всех офицеров или немедленно самому броситься в море. Я посмотрел на охотников, они хмурились. Может быть, они подсчитывали свои силы? Но разве нам помог бы бунт? Если мы пошвыряем в море офицеров, то ведь Тапробана не вылезет из воды. Кроме того, на стороне офицеров — матросы. Их больше, чем нас.
Моё отчаяние было так сильно, что я долго не мог прийти в себя. Лежал ничком на палубе и думал о том, что теперь смерть моего отца не имеет никакого оправдания. Государства Солнца нет! Звезда моей жизни погасла!
Тем временем некоторый порядок на собрании восстановился. И когда я прислушался, Беспойск разъяснял, что в Европу можно попасть двумя путями. Вокруг Африки путь длинный, надо плыть много месяцев. Вокруг Азии, с севера, путь более короткий, но не исследованный. В Ледовитом океане вечные льды, и никому пробиться через них не удавалось.
— Какие сейчас льды? — закричал Степанов. — Ведь лето на носу. Плыть вокруг Азии! Мы к морозу привыкли, и одежда у нас есть.
Поднялся спор. Все поддерживали Степанова. Мороз и льды не пугали никого. Страшнее казались жара под тропиками, бури и чёрные люди. Да и путь через Ледовитый океан был короче раз в десять.
Беспойск пытался говорить о том, что вокруг Африки плыть всё же безопаснее. В европейских колониях можно продать меха, запастись продовольствием и карты купить хорошие. Но тут поднялся такой крик, что ничего нельзя было разобрать. Беспойск махнул рукой и сказал:
— Ладно, триста ведьм! Раз большинство хочет плыть на север, я подчиняюсь.
Объявил, что собрание кончилось, и приказал везти на берег муку, чтобы печь сухари.
2. Заговор
Я долго сидел на палубе без движения, зажав коленками глаза. За это время все почти успели уехать с корабля. Шлюпка несколько раз приходила и уходила. Кто не уехал, залёг спать. Кругом стало тихо. Только вода плескалась за бортом да кричали птицы, пролетая над мачтами. Без всякой цели я поплёлся вниз, к пушке.
У моего сундучка Ванька лежал на полу. Он всё ещё плакал и причитал:
— Отца и мать бросил. Думал в Государстве Солнца пожить… А что мне теперь в Европе делать? Даль такую плыть, неизвестно зачем…
Я сидел, прислонившись спиной к пушке, и смотрел на плачущего Ваньку. Сам я уже не плакал, но плач Ваньки действовал на меня успокаивающе. Он как бы плакал за меня. А я в это время медленно думал. Моё положение было куда хуже Ванькиного…
Вдруг я услышал, как на другой стороне пушки Паранчин сказал своей жене по-камчадальски:
— Надо назад скорей плыть. А то оленей не соберём. А если завтра назад приедем, всех соберём до единого.
— Как плыть? — ныла Лукерья Ивановна. — Не пойдёт корабль назад. Говорила я, что никуда ехать не надо. Вот и попали в беду. Никому не известна страна Европа. Может, там рыбы и оленей в помине нет. Погибнем мы по твоей глупости.
— Молчи, — сказал Паранчин, и я слышал, как он поднялся. — Сегодня домой вернёмся. Штурманы согласились обратно ехать. Канцелярские поддержат. Их силой взяли. Зябликов сказал, что отведёт корабль назад в Большерецк.
Я насторожился. Очевидно, у Паранчина был уже целый план обратного возвращения. Даже поговорить со штурманами он успел. Вот так штука! Конечно, пока на берегу будут печь сухари, можно обрубить канат и поставить паруса. Матросов, какие остались, припугнуть, ружья у нас на руках. Я хотел уже подойти к Паранчину, как вдруг в голове моей появились другие мысли.
Паранчину хорошо возвращаться — он соберёт оленей и уедет в тундру, будет там жить, как жил до сих пор. Но ведь мы — я и охотники — участвовали во взятии крепости. Придёт новый комендант, нас всех засадят в подвал, а потом запорют за участие в бунте. Нам нельзя уже больше возвращаться на Камчатку. Мы должны плыть с офицерами, иначе нас ждёт гибель…
