Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден
Весь плиточный пол устелили своими одеяниями придворные и просители, что простерлись ниц. Вдоль стен остались стоять лишь высшие военные чины, поглядывающие друг на друга с плохо скрываемым раздражением. Среди них находился и Йозеф Ландау, магистр Ливонских братьев. Он исподтишка посматривал на своего собрата-рыцаря, у которого формально с некоторых пор оказался в подчинении. Конрад Тюрингский был человеком могучим во всех отношениях: его сложение позволяло ему свободно орудовать огромным двуручным мечом, который он носил не снимая. Проседь в черной бороде не умаляла впечатления грозной силы. Конрад был Великим магистром рыцарей-тевтонцев – ордена, созданного в Акре, близ Галилеи. В соответствии со статусом он склонял голову только перед высшим духовенством. Что значил блеск и помпезность двора короля Белы для человека, который делил трапезу с императором Священной Римской империи, и не только с ним, а даже с самим папой Григорием?
Перед своим предводителем Йозеф испытывал благоговение. Если бы тевтонские рыцари не согласились объединиться, Ливонский орден после потерь в войне пришлось бы распустить. А сейчас такой же черный двуглавый орел, что и у Йозефа Ландау, красовался на груди Конрада. Земельные владения двух орденов почти равнялись владениям короля, а монарх заставлял доблестных рыцарей ждать, словно каких-нибудь вассалов. Они здесь ради служения высшей цели, а это промедление изрядно действует на нервы.
Наконец появился королевский сенешаль и взялся перечислять титулы своего монарха. От Йозефа не укрылось, что тевтонский магистр при этом утомленно закатил глаза. У императора Священной Римской империи владений сотни, от Италии до самого Иерусалима. Венгерский король не может с ним сравниться. Йозефу Ландау импонировало, что людское тщеславие вызывает у Великого магистра раздражение. Действительно, мирская слава бренна, в то время как взор Тевтонского ордена устремлен к небесам, поверх земного величия, граничащего с греховной гордыней. Йозеф притронулся к своему черному с золотом нагрудному кресту, гордый тем, что Ливонские братья слились со столь благородным орденом. Если бы этого не произошло, Йозеф, наверное, отложил бы свои доспехи и меч, став странствующим монахом, служа Христу рубищем и кружкой для подаяний. Во времена, когда политическая вонь заглушает фимиам, такая жизнь становится особенно отрадной.
Сенешаль закончил перечисление титулов, и толпа в дворцовой зале зашевелилась, предвкушая прибытие своего сюзерена. Йозеф с улыбкой отметил, как Конрад скучливо почесывает бледный шрам на подбородке. По городу разнесся басовитый звук рога, возвещая о прибытии короля. А вот интересно, не полагается ли сейчас пасть ниц еще и крестьянам на рынке? От такой мысли губы ливонца насмешливо дернулись, но он вовремя сдержался: в залу размашистым шагом наконец вошел король Бела. Поднявшись по тронной лестнице, он сделался выше всех ростом.
У короля были волосы до плеч и белокурая борода. Из-под охватывавшей лоб короны взирали светло-голубые глаза. Поймав на себе его взгляд, Йозеф Ландау и Конрад Тюрингский сдержанно поклонились под тщательно выверенным углом. На их приветствие король Бела едва отреагировал и занял место на троне из золота и лазурита в тон стенам. Эти цвета переливались у него за спиной, в то время как он сам принял от слуг церемониальные регалии монаршей власти, включая массивный золотой скипетр. На глазах у рыцарей король трижды мерно поднял его и стукнул об пол. Сенешаль отступил назад, и вперед к толпе вышел какой-то другой слуга, разодетый почти с такой же роскошью.
– Судебные тяжбы на сегодня отменяются! – возгласил он. – Так сказал король! Пусть те, кто пришел по подобным делам, уйдут прочь! Пускай в полдень обратятся к судебному распорядителю.
На лицах многих из тех, кто поднялся из коленопреклоненных поз, Йозеф заметил гнев и разочарование. Имея благоразумие не показывать королю свое неудовольствие, они предпочитали смотреть себе под ноги. Можно представить, как эти люди ждали той минуты, когда попадут в тронную залу, как надеялись, прибегали к разного рода хитростям и подкупу, – и тут им вдруг велят уходить, а об их делах и чаяниях не произнесено ни слова. Увидев, как одна молодая женщина смахивает слезы, Йозеф нахмурился. Тронная зала быстро пустела. Наконец в ней осталась лишь дюжина человек, все больше вельможи или рыцари.
– Половецкий хан Котян! – объявил сенешаль.
Некоторые из дворян посмотрели друг на друга искоса, но Конрад вроде как вздохнул свободнее. Встретившись глазами с ливонцем, магистр чуть заметно пожал плечами – единственное, что он мог сделать под внимательным взором короля.
Двери отворились, и в залу вошел приземистый человек, во многом представлявший собой противоположность королю. Кожа Котяна была темна, почти как у иерусалимских мавров. Лицо осунувшееся, а тело жилистое, как у аскета, который ест ровно столько, чтобы поддерживать в себе жизнь, что редко встречалось при дворе. Недобро сверкнув глазами, перед монархом он склонил голову лишь чуть ниже, чем это сделали Ландау с Конрадом.
Король Бела поднялся с трона и впервые за все время произнес:
– Господа почтенные рыцари и свободные дворяне! Должен вам сообщить, что татары перевалили через горы.
Свою речь он, демонстрируя ученость, повторил на русском и на латыни.
Конрад с Йозефом при этих словах перекрестились, а тевтонец еще и поцеловал свой массивный перстень, который носил на левой руке. Йозеф знал, что в нем хранится частица Святого креста с Голгофы (вот бы ему такой могущественный талисман, чтобы сохранять спокойствие).
Котян в ответ лишь дернул головой и яростно плюнул себе под ноги. От такого поступка король с придворными застыли. У Белы на лице проступил гневливый румянец. Но прежде, чем он успел что-либо сказать (например, велеть наглецу слизать с пола свой плевок), Котян заговорил:
– Государь, это не татары, а монгольские воины. Передвигаются они быстро и уничтожают на своем пути все живое. Если у тебя есть друзья, то немедля призови их на помощь. Скажу без преувеличения: они
