Дмитрий Донской. Зори над Русью - Михаил Александрович Рапов
Конь потянулся к воде, но всадник подобрал поводья, не дал ему напиться.
— Спешит!
— Не в том суть. Гляди, конь в мыле, кто ж, не дав остыть, коня поит.
— Ребята! Да никак это Семен Мелик?
— Он и есть!
Семен уже выезжал на берег. Он нетерпеливо пришпорил коня, тот вспенил воду и, вымахнув на берег, борзо пошел на кручу. Сверху сторожевые кричали:
— Семен Михайлович, поздорову ли?
— Куда эдак гонишь?
— Аль Мамай близко?
— Близко! — крикнул Семен и пронесся мимо…
В шатре великого князя Мелик не стал кланяться и спрашивать о здоровье. Молча вынул он свой меч, молча положил его к ногам князя. Увидав на светлой стали клинка бурые пятна запекшейся крови, Дмитрий вскочил.
— Далеко?
— Рукой подать, княже. Идет Мамай от Гусина брода, одна ночь между нами. За Доном разъезды ордынские рыщут, гнались они за нами и повернули у самого Дона. — Семен потупился, не скрыв боли, добавил: — Петрушку Чурикова у меня зарубили. Там и остался.
— Первый, кто голову сложил!
— Да, первый!
Князь начал креститься, шептать:
— Господи! Упокой душу воина Петра в селениях праведных… — и сам же оборвал себя: — Не время, Семен, перед битвой для скорби.
— Знаю… да невмоготу… — голос Семена срывался… — Двадцать два года парнишке… моего Ванюшки всего на пять лет старше… жить бы да жить ему…
— Место глядел? — спросил князь.
Семен сразу подобрался, заговорил твердо:
— Как ты приказал. Урочище сразу за Доном — Куликовым полем зовется, лучше места не найти, холмы пологие, просторно, в длину добрый десяток верст будет.
— То–то что просторно, а кто татарские конные тьмы остановит, когда они на охват пойдут?
— Не пойти им на охват. Налево речка Смолка течет, заросла она дубовой крепью, чем ближе к Дону, тем гуще, направо ручей Дубяк, тож в дубраве до самой реки Непрядвы, а меж ними не многим боле пяти верст.
— Значит, есть куда крылья рати опереть?
— Есть, княже.
— Твердо твое слово, Семен? Не пройдут татары?
— Сам глядел. Там не то что конник, пеший не пролезет. Дубравы дремучие.
Князь шумно вздохнул, потом спросил, точно упрекнул Семена:
— А за спиной?
— За спиной, конечно, Непрядва, отступать будет некуда.
Князь усмехнулся, чему — не поймешь, потом сказал:
— Иди, Семен Михайлович.
Семен поднял меч, вышел из шатра и начал водить своего коня. А к князю в шатер один за другим спешили князья и воеводы.
Кто закричал в шатре, Семен не знал, но крик этот заставил его замереть на месте.
— И себя, и полки, и Русь погубишь! Не слыхано в битву идти, когда река за спиной! На смерть идти!
В шатре загудело сразу несколько голосов, в бестолочь вскриков вплелись слова:
— Хочешь крепости в сердцах ратников — веди за Дон!
«Кто–то из Ольгердовичей, — понял Семен, — слова русские, а выговаривает не по–нашему».
Опять шум, спор и спокойный голос Дмитрия:
— Из Троицы мне письмо привезли. Отец Сергий твердит одно: «Вперед идти!»
И новый ворчащий голос:
— Тоже советник князьям нашелся! Мужик, мужиком и остался, в посконной рясе по сию пору ходит, воду сам носит, юрод! Тоже советчик!
Голос Дмитрия прозвучал как окрик:
— Тебе бы, князь, у этого мужика разума занять да и бесстрашия тоже! Почто и шли сюда? На Дон глядеть, на Олега озираться, ждать, чтоб Ягайло подошел, да думать, куда от Мамая бежать. Воины…
К шатру подъехал Боброк. Увидев Мелика, прикрикнул с укоризной:
— Семен Михайлович, негоже подслушивать княжой спор.
Семен очнулся. «В самом деле негоже». — Вскочил на коня, поехал к Дону. На середине брода напоил коня, неторопливой трусцой стал подниматься к своей сотне. «Спешить некуда. Того и гляди велят обратно за Дон уходить». — Наверху открылась ширь Куликова поля. Вдали, за пологой возвышенностью Красного холма, небо было мутным.
«Орда! Пыль и дым над, вражьим станом!»
В это время сзади застучали топоры. Семен сразу забыл, с какой горечью глядел он в сторону орды, теперь он смотрел на Дон, где сотни ратников принялись вязать плоты.
«Для мостов!»
Через броды густыми толпами шли конные тысячи, шли сюда, на Куликово поле.
«Значит, в шатре Дмитрия Ивановича трусам рты позатыкали. Значит, быть сече!»
27. НОЧЬ НА КУЛИКОВОМ ПОЛЕ
Давно потухла