Анатолий Коган - Войку, сын Тудора
Дав отряду недолгий отдых, старый Палош вернулся опять в тиуну — уже одетому, но без оружия и плети.
— Что делать с тобой, пане Матуш, — сказал он в раздумье. — Ведь сотник даровал тебе жизнь. Что же делать с тобой, поскольку оставить твою милость с людьми боярина уже нельзя?
Войку между тем безостановочно мчался к цели. Всадники меняли коней — один отдыхал на скаку, второй нес хозяина. Сами люди не отдыхали. После суток непрерывной скачки наткнувшись на чету мунтян, пытавшуюся их захватить, Войку смело врезался в середину вражеского отряда, свалил с коня предводителя. Потеряв пятерых своих, сразив десяток противников, Чербул и его люди вырвались из охвата и ушли по лесным дорогам от опасного места.
Наконец, появились признаки того, что ехать уже недолго. Навстречу попадались разъезды молдавского войска, четы, отдыхавшие на привалах, небольшие лесные лагери. Чербула узнавали, пропускали, указывали дорогу. К середине второго дня, проезжая мимо одинокого лесного озера, Войку увидел монаха, выехавшего верхом из чащи, словно дожидавшегося его.
— Благослови, отче, некогда нам! — пытался Чербул объехать инока, когда тот поднял руку.
— Одно мгновение, пане сотник, — сказал тот, откидывая капюшон; перед Чербулом снова был неуловимый и вездесущий скутельник. Пятеро других всадников, по знаку атамана, выехали тем временем из густого кустарника. Среди них выделялся рослый седой мужчина благородной внешности, несмотря на немалый возраст, очень прямо державшийся в седле.
— Проводи, сотник Чербул, его высокую милость, сего вельможного пана, к его высочеству воеводе, — сказал Ион с обычной непонятной усмешкой. — Его высочество князь боярину будет очень рад. Хорошо стереги вельможного пана; да не забудь сказать: это мой подарок воеводе.
Только теперь Войку заметил, что седой боярин — без оружия, что руки и ноги его скованы длинной, легкой цепью — чтобы пан мог без чьей-либо помощи держаться в седле и править лошадью.
Войку не стал ломать себе голову над этой новой загадкой. Седого боярина поставили в середину отряда и поспешили дальше. Близость большого стана чувствовалась все сильнее. И вскоре навстречу Чербулу, остановленному стражей, выехал Влад Русич.
41
Мессер Боргезе Гандульфи, секретарь светлейшей венецианской синьории и посол республики святого Марка, прибыл в стан молдавского господаря накануне, под вечер, и уже утром получил приглашение взглянуть вместе с ним на лагерь Большого Турка. Штефан, с послом и небольшой свитой, направился к тому месту, с которого было видно, как в безмятежное небо уходил черный дым погребальных костров осман. Мессер Боргезе достал тончайший надушенный платок, брезгливо зажал им тонкий орлиный нос.
— Кого там неверные жгут? — спросил он, отчаянно морщась.
— Тела зачумленных, благородный синьор, — отвечал рыцарь Фанци, тоже прибывший недавно. — У турок — мор. Две недели назад, когда я отправлялся к его светлости князю Баторию, сих костров было вполовину меньше. Да, плохи дела у турок.
В тот же миг, как бы для того, чтобы опровергнуть эти слова, совсем рядом просвистела стрела и с мягким стуком вонзилась в толстый ствол лесного бука. Венецианец уважительно потрогал пальцем тяжелый железный дротик, с большого расстояния пущенный в них из вражеского арбалета.
— Ваше высочество не вправе постоянно подвергать свою жизнь опасности, — сказал посол воеводе. — Ваша жизнь принадлежит всему христианскому миру, она поистине бесценна.
Штефан вежливо улыбнулся, поблагодарил учтивого фрязина кивком. Светлейшая синьория изволила выказать свою озабоченность по поводу положения далекого союзника, прислала искусного дипломата и высокого сановника. Перед мессером Боргезе поставили задачу — увидеть своими глазами, как идет война, к чему движутся события, приехать и обо всем рассказать. Путешествуя по разоренным и уцелевшим цинутам, побывав в лагере палатина Штефана, высокий посол составил уже о происходящем собственное мнение. Борьба, казалось ему, идет с переменным успехом; неверные еще сильны, но и Штефан, оправившись после неудачной битвы, опять при войске и недосягаем для врага. На стороне осман — великая воинская мощь, искусство и опыт полководцев и солдат; на стороне молдаван — жаркое лето, природа и непроходимые здешние леса. Палатин Штефан, правда, тоже воевода весьма искусный и опытный, с большим мастерством использующий здешние условия, не похожие ни на какие другие в Европе, если не считать древнюю Германию, столь губительные для римлян Тевтебургские леса. Так что гадать об исходе кампании Большого Турка, пожалуй, рано. На исход войны могут, пожалуй, повлиять действия могущественных здешних нобилей, по слухам — весьма враждебным к их нынешнему государю.
Во всяком случае, по выводам мессера Боргезе, синьории не следовало чересчур торопиться. Наилучшей, самой недорогой политикой при данной обстановке оставались обещания помощи, без каких-либо определенных шагов.
Штефан-воевода все это прекрасно понимал. Князь и не думал надеяться на помощь адриатической республики, отлично зная, что у синьории одна забота: устроить все таким образом, чтобы турки бросали все больше войск против Молдовы, чтобы султан не ослаблял упорства, с которым старался ее покорить. Нежданным, неслыханным по стойкости сопротивлением самому опасному противнику республики святого Марка небольшая страна между Днестром и Дунаем отвлекала на себя главные силы Порты, сам султан был в конце концов вынужден возглавить поход. Чем больше продлится здесь война, тем лучше для Венеции. Республика получит передышку, чтобы укрепить свои армии и флоты. Республика — что главное — сможет позаботиться о своих торговых делах, расстроенных затянувшимися военными действиями на море.
Объезжая турецкий стан от лесного дозора к дозору, от заставы к заставе, проверяя попутно готовность своих воинов, Штефан-воевода ненавязчиво обращал внимание венецианца на многие признаки, свидетельствующие о тяжелом положении осман. На лес зловещих кольев с телами казненных, встававший уже в середине лагеря. На царящее на улицах палаточного города запустение, на кучи мусора и отбросов, видневшиеся повсюду в нем, на покосившиеся местами шатры. Но мессер Боргезе, по воинской неопытности или нежеланию, не видел во всем этом того, что давно заметил Фанци.
— Турки, видимо, несколько притомились, — молвил наконец венецианец, снисходительно улыбаясь. — Но — слышите? — их пушки продолжают стрелять!
— И даже попадают, — кивнул Фанци. — Но крепость стоит.
