Владыки мира. Краткая история Италии от Древнего Рима до наших дней - Росс Кинг
Долгий конфликт между Францией и Испанией закончился в 1559 г. подписанием Като-Камбрезийского мира. В политической жизни на полуострове и на островах доминировала Испания. Испанская корона теперь правила в Миланском герцогстве и Неаполитанском королевстве, на Сицилии и Сардинии. Герцогства Парма, Пьяченца, Мантуя и Урбино стали ее вассалами, как и Генуэзская республика. Единственными государствами вне испанского подчинения остались Савойское герцогство, Венецианская республика, Рим с Папской областью и великое герцогство (с 1569 г.) Тосканское – с Флорентийской республикой Медичи покончили еще в 1530 г. Эти города, окруженные испанскими территориями, были уязвимы как с суши, так и с моря, особенно когда испанцы основали на Тосканском побережье пять гарнизонов (квазигосударственное образование Stato dei Presidi, «Область Президий»), откуда удобно было атаковать.
К потере политической автономии добавлялась репрессивная машина контрреформации, которую испанцы с большим энтузиазмом поддерживали. Как и папа Павел IV, чье краткое (к счастью) правление с 1555 по 1559 г. ознаменовалось введением Index Librorum Prohibitorum («списка запрещенных книг»), налагавшего вето на произведения более 500 авторов, в том числе Данте, Макиавелли, Бокаччо и даже самого Бога – ведь запрещались «просторечные» переводы Библии. Еще Павел IV выпустил буллу Cum nimis absurdum («Поскольку абсурдно»), в которой сокрушался, что по всей Италии евреи живут бок о бок с христианами. Исключением являлась Венеция, где с 1516 г. иудеев заставляли перебираться в «гетто» – от глагола gettare («кидать»), отсылка к пушечному заводу, изначально находившемуся на маленьком венецианском острове, где еврейскую общину закрывали каждую ночь, выставляя охрану и лодочный патруль на канале. Горя желанием скопировать эту сегрегационную практику, папа вынудил всех евреев Рима и Папской области жить на ограниченной территории с одним-единственным входом и выходом. За создавшим гетто Римом последовали другие города по всей Италии: Флоренция в 1570 г., Сиена в 1571-м, Верона в 1602-м, Падуя в 1603-м, Мантуя в 1612-м и Феррара в 1624-м. Историк Роберт Бонфил утверждал, что это не обязательно вело к ухудшению положения евреев. Даже наоборот: мол, христиане стали толерантнее, потому что старые антисемитские страшилки, обычные во времена Средневековья, про евреев, ритуально убивающих христианских детей или оскверняющих облатки для Причастия, начали отмирать. Однако тот же Бонфил подчеркивает: это новое отношение означало, что христиане готовы были терпеть и принимать евреев, только если тех каждую ночь запирали за железными воротами [10].
* * *
Сочетание испанского политического контроля с контрреформаторским пылом, казалось бы, должно было задушить творческий потенциал и дух изобретательства, так щедро осенявший независимые итальянские города-государства прошлого. Несомненно, условия жизни в Неаполитанском королевстве, управлявшемся наместниками испанских монархов, были удручающими и с экономической, и с политической точки зрения. Королевство деградировало, дороги разрушались, торговля шла на спад, процветала феодальная форма землевладения. На дорогах орудовали бандиты, на побережьях – пираты. Каждый год наместник зачитывал населению письмо от короля Испании, где объявлялось, насколько нужно поднять налоги – эта сумма оказывалась обратно пропорциональной скромным возможностям людей ее выплачивать.
И все же культура и образование в Неаполе не умерли. Совсем наоборот. В середине XVI в. группа единомышленников, называвших себя Academia dei Segreti (лат. Academia Secretorum Naturae, «Академия тайн природы») начала ставить опыты над «секретами» – то есть традиционными медицинскими рецептами – дабы выяснить, эффективны ли они для лечения всего: от носовых кровотечений до проказы, бешенства и чумы. Опыты эти, проводившиеся под строгим наблюдением в специально построенной лаборатории с названием «Философия», можно смело считать началом – пусть грубым и робким – экспериментальной науки [11]. Неаполь был не менее продвинутым и в области искусства. В 1600-х гг. город мог похвастаться четырьмя музыкальными консерваториями, десятками талантливых ремесленников, в большом количестве поставлявших испанскому двору предметы роскоши, и такими объединениями, как Accademia degli Oziosi («Академия бездельников»), члены которой, известные городские интеллектуалы и мастера художественного слова, собирались для литературных обсуждений. В сообщество местных художников в разное время входили Караваджо, Аннибале Карраччи, Джузепе де Рибера и Артемизия Джентилески. Последняя работала в Неаполе больше 20 лет, владела большой мастерской и стала звездой такого масштаба, что «бездельники» посвящали ей пылкие стихи.
То же самое можно сказать и об остальной Италии, которая с культурной точки зрения никогда еще не была так сильна. Итальянцы сохраняли за собой первенство в сфере искусств в 1500–1600-е гг. Микеланджело продолжал работать почти 40 лет после «Разграбления Рима» и произвел на свет шедевры: библиотеку Лауренциана во Флоренции, статую Моисея на гробнице папы Юлия II и, самое масштабное, купол собора Святого Петра (законченный после его смерти). В 1540–1550-х гг. Рим смог вдохновить Андреа Палладио, который пять раз побывал в Вечном городе и, по словам его друга, «делал там измерения и зарисовки совершенных, великолепных зданий» – совсем как Брунеллески 150 лет назад [12]. Позже он украсит окрестности Венеции элегантными, навеянными классикой дворцами и виллами, статусными памятниками той самой dolce vita, которой наслаждались аристократы и землевладельцы Северной Италии.
Софонисба Ангиссола, родившаяся в состоятельной семье Кремоны в 1532 г., добилась наибольшего успеха из пяти сестер, ставших художницами. Фотография автора
Величайший художник Венецианской школы, Тициан, работал до 1570-х гг. Его обращение с цветом и выразительная живописная манера пользовались большим спросом у покровителей искусств из аристократии – при дворах и во дворцах – Италии и Испании. В то же время драматическое повествование и очень личные, блестяще воплощенные образы Караваджо – сравнимые по эмоциональному воздействию с теми, что создавал его современник Шекспир, – выдают самоуверенную и хвастливую натуру экспериментаторов. В это же время начинают работать женщины-художницы помимо Артемизии Джентилески: Плаутилия Нелли во Флоренции, Мариетта Робусти (дочь Тинторетто) в Венеции и скульптор из Болоньи Проперция де Росси, по легенде, начинавшая с резьбы
