И нет конца паломничеству - Варвара Мадоши
За стенами палатки запели рога: начинались первые драки турнира.
— Сэр Джон, я не советую тебе высовываться, — быстро предостерег его Грач. — Ты и так уже… достаточно прогремел. Постарайся проиграть как-нибудь поубедительнее.
— Не собираюсь никому отдавать Уголька, — покачал головой Риз. — Как-никак, я к нему привязался.
— Ну так проиграйте в пешем поединке! А даже если и в конном — мы потом все выкупим.[32] Сэр Джон!
Но Джон уже выходил из палатки.
* * *
По традиции сперва происходили турнирные бои: то есть бои по схеме, которую определял герольд, перемещая деревянные бляшки, покрашенные в цвета рыцарских щитов, по деревянной доске с делениями. Иногда — если, допустим, по жребию и турнирной таблице в следующем бою должен был участвовать тот, кто уже сражался, герольды объявляли перерыв, и тогда рыцари, даже и не участвующие либо уже выбывшие из турнира (если, конечно, у них были запасные мечи и кольчуги) имели право вызвать на бой кого угодно.
Часть боев проходила в конном строю, часть в пешем, потому что не у каждого рыцаря имелись сменные кони.
Первый же турнирный бой для Джона вышел не совсем удачный: он победил, да, но, орудуя копьем (не самое его любимое оружие!) все-таки сильно напряг поврежденную вчера руку.
— Самое время вам сейчас выбыть, — хмуро проговорил Грач, перевязывая кисть потуже.
Риз уже попривык к тому, что благородный сеньор самостоятельно занимается ранениями, и его теперь больше впечатляло другое: то, как ловко орудовали пальцы Грача, выдавая большую практику.
Уж этот не приложит к ране козий навоз, утверждая, что «скверна тянется к скверне»! Риз знал одного парня, который руку потерял из-за такого лекаря.
— Я уж как-нибудь сам выберу время, — легко заметил Риз.
— Перед кем вы тут козыряете своей выучкой? — подозрительно проговорил Грач.
«Перед тобой», — Риз, конечно, проглотил эти слова.
— Только ты еще мне не напоминай, что сестра Картер принесла обет безбрачия, — устало произнес Джон. — После вчерашнего я не могу выбыть просто так. Это должно выглядеть правдоподобно.
Второй рыцарь — сэр Кэдоган — оказался слишком слабым противником, чтобы Джон мог проиграть ему убедительно. Немалую роль в этом сыграл шлем рыцаря: изготовленный по новомодному лекалу, он закрывал чуть ли не две трети лица. Видимо, чтобы хватало места для тонкого золоченого узора. Вся эта красота закрывала рыцарю обзор, и он мог только неловко топтаться.
Проиграв, пыхтящий сэр стянул шлем и протянул меч вперед рукоятью — между прочим, золотой.
— Что вы, сэр, — сказал Риз. — Я против того, чтобы грабить достойных противников.
— Нет-нет! — воскликнул рыцарь, картинно подкручивая небольшие, по последней итальянской моде усики. — Возьмите, а не то я обижусь! Ни один турнир не оставлял меня в долгу!
Сэр Кэдоган демонстрировал свое умение проигрывать с размахом: кроме меча он навязал Ризу еще красивую перевязь и ножны. Прекрасно зная, что нигде не рискнет показаться со столь запоминающимся оружием, Джон потащил все это в их шатер — где и нашел мирно спящего Гарольда. Лорд Руквуд прикорнул на запасном седле, положив голову на тюк с сеном, притащенный сюда ранее хозяйственным Фаско.
Джон не стал его будить, только сгрузил перевязь у входа. Может, она Грачу еще на что-нибудь пригодится. Например, подкупить кого-нибудь.
Каждый бой длился недолго, раз пять прочитать «Отче наш» — и то можно не успеть. Но рыцарей, изголодавшихся по турнирам, со всей Англии собралось довольно много, а потому очередь до каждого доходила не скоро. В результате к третьему бою Джона с неба уже лился накаленный жар, и кольчуга будто сделалась тяжелее обычного. Заставив третьего рыцаря сдаться, Риз ощутил нехороший холодок между лопаток и тут же выругал себя — Грач там спит в шатре, один, мало ли что может случиться! Он поймал герольда за рукав и торопливо отказался от последующего участия — мол, беспокоит рука.
Тот посмотрел на Джона равнодушным взглядом и ничего не сказал, только пометил что-то на вощеной табличке. Однако, когда было объявлено о том, что рыцарь Черного Дрозда выходит из игры, зрители разразились недовольными воплями.
Ризу до этого дела не было: поручив Фаско выбивание трофеев из третьего рыцаря (то был чей-то богатенький сынок, разнаряженный в пух и прах и без настоящего боевого опыта, так что Риз посчитал, что ему только на пользу пойдет расстаться с оружием и лошадью), он рысью поспешил в сторону их палатки.
Грач спал по-прежнему, на сей раз целиком перебравшись на тюк с сеном и раскинув руки. А рядом замер один из слуг де Бомона в красно-зеленой ливрее…
Нет!
Желудок Риза перевернулся.
Над Грачом, беззащитно спящим, стояла Юдифь — одетая в красно-зеленую ливрею лакеев Бомона. Точно как она и предсказывала. («Черт побери! — подумал Риз с леденящим ужасом. — Я оглядывал служанок, но нет бы взглянуть на слуг!»). Стояла и улыбалась, бестрепетно глядя Ризу в глаза.
Интерлюдия 10. О природе видений
…И это сбылось.
Его вздернули высоко, так, что он хрипел и дергал ногами, елозя пальцами по суровой пеньковой веревке, что врезалась ему в шею.
«Надо же, как я хреново вздернул, — сказали снизу, в неимоверной дали. — Не выспался, что ли?»
«Кажись, не врал, что знатный человек и вешать его не положено! Эрл, надо же… Ну пусть повисит, потанцует…»
И ушли, и пропала всякая надежда спасти Нейтана и себя самого. Воздуха не хватало, шея пухла, он бился, разрезая веревкой в кровь руки, и виделось ему чье-то лицо — никак уж не такое, каким положено мерещиться в последний час.
Не Грация, не Нейтан даже: какой-то смуглый заросший вояка с ледяными глазами и пальмовые четки, вдавленные в грязь, заляпанные кровью… Потом — женщина, простого сословья, в доме какого-то мастерового, который бил ее ногами, как самого Гарольда только что били. Какой-то город вокруг них, английский, маленький, на берегу реки, с деревянными церквями…
Вдруг мерзлая земля метнулась навстречу, жестко ударила по свежим ушибам. Все еще хрипя, Гарольд завозил руками по горлу, но тут подоспел Фаско, ругаясь на чем свет стоит. Гарольд понял, что Фаско перерезал веревку, снял его с дерева, и теперь можно жить.
А он-то раньше думал, что Фаско его предал — сбежал.
Удушье не проходило, хотя воздуха теперь хватало, боль в шее была такая, словно веревка таки отделила голову от тела. Гарольд понял: вот она, смерть. Прежняя жизнь ушла безвозвратно.
А еще понял, что надо найти какую-то мертвую женщину в каком-то городе и дикаря,
