Федор Гайворонский - Последний тамплиер

— Я хочу отомстить за смерть женщины, которую любил, ее имя — Гвинделина, и за смерть человека, который мученически умер подобно Христу, искупив своей смертью грехи своих братьев. Его имя — Жак де Моле, он Великий Магистр ордена Храма

— Твое желание искренно?

— Совершенно искренно.

— Назови имена тех, кто по твоему рассуждению заслуживает смерти.

— Герцог Бургундский Гуго Шестой, король Франции Филипп, прозываемый Красивым и Римский Папа Климент IV. Первый отдал приказ отшельнику Якову возмутить народ в моем лене, когда я находился в заключении. Вторые два — вынесли Магистру смертный приговор.

— Историю девицы Гвинделины, от которой ты имеешь сына Филиппа, выдаваемого за сына своей супруги Жанны, мы знаем. Поведай нам о смерти Великого Магистра.

Я рассказал все, чему был свидетелем 18 марта. Мой рассказ был долгим, искренним и подробным, я не таил чувств, и когда говорил о костре, мой голос дрожал. Кода я умолк, тот же человек сказал:

— Любезные братья, судьи святой Фемы, свидетельствую, что слова ищущего были правдивы. Предлагаю начать голосование. Итак, считайте ли вы, что герцог Бургундский Гуго, король французский Филипп и Папа Римский Климент заслуживают смерти, согласно фактам, которые мы услышали ранее от трех независимых свидетелей, а также фактам, поведанным нам сейчас ищущим справедливости? Братья Смотрители, проведите голосование. Кто считает иначе, мешает камни.

С левого и правого краев стола встали два человека, вооруженных мечами, надетыми поверх плащей. Каждый из них взял по большой деревянной кружке, с которой он обошел всех сидящих за столом. После чего содержимое кружек было высыпано на два блюда пред тем, кто задавал мне вопросы. В кружках оказались камни — в одной черные, в другой белые. Смотрители сосчитали камни и доложили о результате.

— Итак, — молвил человек за столом, — ваша просьба принята единогласным голосованием совета судей Светоносного тайного трибунала вестфальской Фемы, именем Иисуса, творящих на Земле справедливость. Я имею честь сообщить вам, Жак де Шюре, граф ла Мот, что герцог Бургундский, Гуго Шестой, отдавший отшельнику Якову приказ сеять смуту в вашей земле, и заплативший ему авансом за убийство девицы Гвинделины сто динаров, умрет в течении года, считая с завтрашнего дня. Римский Папа тоже умрет, это произойдет не позднее следующего вторника, правда на основании просьбы другого достойного человека, но вы должны помнить, что на его дьявольских ладонях, есть капля крови и вашей Гвинделины, так что отчасти это будет и ваша месть. Король Франции Филипп также отойдет к вечному судье в этом году. Мое слово верно и совершено.

Человек ударил по столу деревянным молотком.

— А теперь, — продолжал он, подойдите к столу и подпишите своей кровью сей документ.

Человек положил свиток. Один из Смотрителей протянул мне короткий английский нож. Другой Смотритель поднес перо. Я взрезал палец, и выдавив каплю крови, подписал пергамент.

— Итак, — сказал тот же человек, — выслушайте все, что я вам скажу. Возвращаться в Шюре вам нельзя. Вас сразу схватят папские шпионы. Мы не знаем, какую ценность вы представляете для Папы и короля, но ваше описание разослано по всей Франции и прилегающим землям. Безопаснее всего вам будет укрыться в Империи. Мы готовы предоставить вам убежище на длительное время. Размер платы — на ваше усмотрение. Будем считать ее добровольным пожертвованием. Возьмите свой пароль, и да хранит вас Иисус!

Я взял свой прут. Мне снова завязали глаза и вывели из залы. Мы поднялись наверх, вышли из дома. Меня посадили в карету, лошади тронулись и когда ворота закрылись, я услышал знакомый голос своего невидимого спутника:

— Мне поручено отвезти вас в место, где вы будете пребывать год, пока все не утихнет. Там вас никто не найдет. Когда суд свершится, когда успокоятся страсти, вы вернетесь домой. Это не приказ, но советую вам подчиниться, граф.

— Что это за место, где я пробуду так долго?

— Еврейское гетто. Вы ведь знаете арамейский язык?

Надо ли говорить, как я был обескуражен подобным заявлением! Я помню гетто Марселя — грязные темные улочки, стаи немытых оборванных детей, горбоносые бородатые мужчины с пейсами, в черных засаленных одеждах, неприязненно косящиеся на всякого чужака, потерянные, бледные женщины, с кругами под глазами… Я искал в гетто лекаря — у одного из моих сержантов началась лихорадка. Лекарь дал мне очень горький порошок, который вначале по моему настоянию, он съел сам. Порошок неделю давали сержанту. Он поправился, лихорадка прошла. Несмотря на то, что еврей вылечил больного, все равно, даже сейчас, вспоминая лекаря, я испытывал отвращение к его масляным, слезящимся глазкам, к сальной бороденке, к крючковатым пальцам с грязными ногтями, к его вечной, казалось застывшей на лице, как комедийная маска, улыбке.

— Мне отвратны евреи, — отвечал я, — почему именно туда?

Мой спутник рассмеялся.

— Потому что вы сами — черны и смуглы. Ваша кость тонка, а нос с горбинкой. Порою мне кажется, что Бургундия, и особенно, Лангедок — больше походят на Палестину, чем на Европу.

— Я франк! — мое сердце вскипело злобой, я едва сдержался, чтобы не броситься на собеседника.

Он опять рассмеялся.

— Успокойтесь! Не принимайте все так близко к сердцу. Я просто хотел слегка развеселить вас после столь напряженной процедуры суда. Должен заметить, вы легко отделались. Обычно все протекает гораздо сложнее …

Очень долго мы молчали. Потом, как-бы продолжая разговор, мой спутник спросил:

— Кстати, что вам не нравится в евреях?

— Их Магомет слишком жесток и требует крови. У сарацинов тоже в жертву приносят барана. Но всего лишь один раз в год. А у нас вообще жертва заменена святым причастием. Мы не проливаем кровь.

— Позвольте вам возразить, любезный рыцарь, чью же по-вашему кровь вы проливали в Святой Земле?

— Это была война. Святая война за право обладания святой землей.

— Ну хорошо, пусть вы правы. Но представьте — татары, которые сейчас терзают московитов и восток Империи, приходят в ваш лен и заявляют, что явились на землю, которую считают святой, и которую хотят отобрать у вас. Как поступите вы? Чем вы ответите им на подобные заявления? Молчите граф? У вас закончились чужие мысли, те, которые говорили вам вслух командоры, епископы, орденские братья. А своих мыслей у вас нет. Ваш ум затуманен и не способен их произвести. Подумайте, граф, вы же умный человек. Найдите смелость признаться, что единственный возможный ответ — тот, который пришел к вам сейчас в голову и никакой другой.