Адольф Мютцельбург - Невеста с миллионами
— Можете не сомневаться, — заверил Бут. — Я буду очень вам благодарен. Я не требую, чтобы вы посвящали меня в тайны вашей жизни, о которых вы предпочитаете умалчивать.
— Если быть краткой, я дочь немецкого дворянина, не научившаяся, к сожалению, ничему путному.
— Я и предполагал нечто подобное, ибо на всем вашем облике лежит несомненная печать благородства, — совершенно серьезно, без малейшего намека на желание сделать приятное сказал Бут. — Возможно, вас удивит, что я, гражданин республиканской страны, заметил это. Полагаю, для молодой девушки из немецкого дворянского рода в Нью-Йорке будут открыты все двери.
— Однако я решила не открывать своего настоящего имени, — призналась Анна.
— А в этом и нет необходимости — его нетрудно угадать, — согласился Бут.
— Мой отец немецкий барон, — начала свое повествование Анна. — Я его единственная дочь, если не считать рожденного во втором браке сына, из-за которого мне пришлось пожертвовать собой. В прежние времена владения моего отца причисляли к самым богатым. Однако в молодости он находился на военной службе и, как большинство офицеров, вел довольно легкомысленную жизнь, а когда, уже в годах, вступил в права наследства, то обнаружил, что более половины его собственности заложено. Мне тогда было около четырнадцати лет. Моя мать, наследница старинного немецкого рода, умерла. Чтобы как-то поправить свои дела, отец женился на дочери очень богатого коммерсанта. Брак оказался неудачным: отец моей мачехи разорился и мой отец не получил ничего.
Когда я, достигнув примерно шестнадцати лет, вернулась из пансиона домой, то нашла денежные дела отца в большом расстройстве. В целях экономии он сам управлял своими имениями, но, вероятно, ничего не смыслил в сельском хозяйстве. Все приходило в упадок. Между тем от второго брака у отца родился сын. Репутация семьи казалась безвозвратно погубленной. Отец всегда нежно любил меня и ни в чем не отказывал. Мачеха же была ко мне безразлична. Таким образом, мое воспитание окончилось в тот самый момент, когда в других семьях заботливые матери принимаются устранять пробелы и упущения в пансионном воспитании своих дочерей. В пансионе я мало чему научилась, талант у меня обнаружился лишь к языкам, и я превосходно говорила по-английски и по-французски и перечитала все, что мне попадалось на этих языках. Если я не углублялась в книги, то носилась галопом по полям и лесам, ловила рыбу на озерах или охотилась на хищных птиц. Несчастье отца я принимала близко к сердцу, но даже не имела возможности проявить свое участие, потому что он избегал оставаться со мной наедине. Моя мачеха оказалась весьма экономной и практичной женщиной. Отец убедился, что большинство ее советов приносит ожидаемые плоды. Короче говоря, у меня не было матери, да и отец отдалился от меня.
Как-то я заметила, что некий господин, живущий по соседству, зачастил в дом моего отца и принялся ухаживать за мной. Это был граф… Впрочем, при чем тут имена!.. Он считался самым богатым землевладельцем во всем королевстве, но я находила его отвратительным. Дело тут было не в его внешности, а в его натуре, манерах, во всем его образе мыслей. Я терпеть не могла графа, всячески избегала его. Но однажды отец сказал мне: «Если ты останешься, то очень обрадуешь меня. Мне хотелось бы иметь графа своим другом. Поболтай с ним немного!» Поскольку я искренно любила отца и догадывалась о том, что искать дружбы графа его заставляют расстроенные денежные дела, я осталась и попробовала развлечь графа на свой манер. Я потешалась над ним, поддразнивала его, смеялась ему прямо в лицо. Тем не менее он стал являться почти каждый день, так что мне пришлось объяснить отцу, что это уже чересчур и я не в силах ежедневно развлекать графа.
Некоторое время отец был в отъезде. Вернулся он очень расстроенным. Мне показалось, что он не желает даже глядеть в мою сторону. На следующее утро меня позвала к себе мачеха. Такое случалось очень редко, и я была крайне удивлена. Она встретила меня в своей обычной прохладной манере, однако довольно дружелюбно и рассказала мне о цели поездки отца. Он пытался уговорить одного дальнего родственника ссудить ему значительную сумму, но попытка окончилась ничем. Теперь, по словам мачехи, для спасения семьи от разорения не остается другого средства, как выдать меня замуж за богатого человека в расчете на его поддержку. Она спросила меня, готова ли я ради отца пойти на такой шаг, ведь рано или поздно мне все равно предстоит выходить замуж. Тон, каким она говорила, ее тщательно подобранные слова, безучастность, с какой она обрисовала отчаянное положение отца, потрясли меня: я поняла, что ради отца могла бы решиться на брак. Поэтому я ответила, что готова, и спросила, есть ли у нее уже на примете какая-нибудь определенная партия. «Разумеется, — ответила она, — мы с отцом давно выбрали твоего будущего супруга. Это граф…» У меня потемнело в глазах, и потребовалось некоторое время, прежде чем я пришла в себя. Я ответила, что с таким мужем счастлива не буду и рассчитываю, что им с отцом удастся найти мне более подходящего жениха. «Едва ли, — сказала мачеха, — кроме того, отец уже дал графу слово».
Я вернулась в свою комнату и поняла — на карту поставлено мое счастье. Я подумала, что не вынесу этой борьбы, и впервые в жизни исступленно молилась и умоляла Создателя спасти моего отца, не требуя от меня жертвы, которая казалась мне невозможной.
В это время ко мне вошел отец. Весь в слезах, он прижал меня к своей груди и признался, что у него нет другого выхода. Он дал слово чести и должен вернуть значительные суммы. Мой отказ равносилен для него разорению или смерти. У меня не было сил слушать его слова и видеть его отчаяние. Я согласилась. В тот момент я твердо решила сразу после бракосочетания, как только отец получит необходимую ему сумму, лишить себя жизни. Я готова была принести эту жертву, но не хотела после этого жить.
Вероятно, чтобы не оставить мне времени на раздумья, на следующий день отпраздновали помолвку, и я получила первый поцелуй своего жениха — первый и единственный. В эту минуту я почувствовала, что не смогу пережить супружества с этим неприятным мне человеком, но ощутила и некий внутренний триумф, некую отчаянную радость, когда услышала, что в тот же день моему отцу была выплачена сумма в двадцать тысяч талеров. Сто тысяч талеров ему было обещано в день моей свадьбы. Мое решение свести счеты с жизнью, как только эти деньги поступят в распоряжение отца, было непоколебимо.
Когда я говорю о решении покончить с собой, не думайте, что оно далось мне легко. Однако смерть страшила меня меньше, нежели объятия графа. Я давно ломала голову над тем, как избавиться от этих объятий иным способом, но придумать ничего не смогла. Случай подсказал мне такой путь.
