Роберт Стивенсон - Сент Ив
А тогда, угостив каждого из нас сигарою. Скотт попрощался с нами и исчез вместе с дочерью за грядой холмов. Я спросил у Сима, кто же это такой, и услышал в ответ: «Это большой господин, приятель! Кто ж не знает большого господина!» Но слова его, по несчастью, ничего мне не объяснили.
Теперь мне предстоит рассказать о более серьезном приключении, которое выпало нам на долю. Мы были уже у самой границы. Долгое время мы шагали по дороге, убитой и ощипанной миллионами гуртов, прошедших здесь до нас, и не замечали ни малейших следов того движения, которое эту дорогу проторило. Но вот однажды ранним утром мы наконец завидели на проселке, примерно в полулье от гуртовой дороги, стадо, схожее с нашим, но многочисленнее. Обоими моими спутниками овладело живейшее волнение. Они взбирались на бугры, вглядывались в приближающееся стадо, приставив ко лбу руку козырьком, о чем-то совещались с видом столь тревожным, что я был поражен. К тому времени я уже успел узнать, что присущая им сдержанность не позволяет открыто проявлять свою враждебность, и я осмелллся спросить, что случилось.
— Дурные люди, — выразительно отвечал Сим.
Весь день без роздыха собак держали начеку и стадо гнали с непривычной и, по-видимому, нежелательной для него скоростью. Весь день Сим и Кэндлиш, расходуя табака и слов куда более обыкновенного, обсуждали, что нам предстоит. Они как будто признали двоих из наших новых попутчиков: одного звали Фэй, другого — Джиллис. Быть может, между ними и моими товарищами существовала давняя, все еще не разрешенная распря — этого я так и не узнал, но Сим и Кэндлиш ждали от них любого, самого бессовестного мошенничества и бесчинства. Кэндлиш не уставал поздравлять себя с тем, что догадался оставить часы дома, у своей хозяюшки, а Сим беспрестанно размахивал посохом и клял свою злодейку судьбу, ибо он точно знал
— посоху этому не уцелеть.
— Да, стукну-то я того окаянного поганца за милую душу, это сколько угодно, — сказал он. — Только вот беда: боюсь, дубинка сломается.
— Что ж, друзья, — вставил я слово, — в случае надобности, думаю, мы преотлично с ними разделаемся.
И я покрутил над головой своей палкой, даром Рональда, лишь теперь оценив, как она мне пригодится.
— Э, милый человек, так вы не струсите? — спросил Сим, и на его бесстрастном лице промелькнуло одобрение.
В тот же вечер, усталые от долгого дневного перехода, мы расположились на зеленом холмике, на склоне которого бил прозрачный ключ, такой крохотный, что только сполоснуть руки. Мы поужинали и легли, но еще не успели уснуть, как зарычала одна из наших овчарок, и мы насторожились. Приподнялись было, но мигом одумались и снова легли, однако палки свои держали теперь наготове. Только чужестранец, беглец, бывалый и при этом молодой летами солдат может так бездумно ввязаться в подобную переделку. Я понятия не имел ни о причинах ссоры, ни о возможных последствиях стычки, но, как в утро боя, не задумываясь занимал свое место в строю, так и сейчас готов был взять сторону моих спутников. Внезапно из зарослей вереска появились три незнакомца; они набросились на нас так стремительно, что мы едва успели вскочить на ноги, и тот же час каждый из нас схватился с противником, которого в сгущающихся сумерках почти не различал. Как развивались два других поединка, я описать не могу. Негодяй, доставшийся на мою долю, был на редкость проворен, мастерски владел своим оружием и сразу же поставил меня в самое невыгодное положение: он все время заставлял меня отступать, и, наконец, вынужденный обороняться, я, вместо того чтобы размахнуться и ударить, обратил против него острие своей палки. Она вонзилась моему противнику в горло, он повалился наземь, точно кегля, и больше не шевельнулся.
Казалось, это послужило сигналом прервать стычку. Остальные противники тут же отпрянули друг от друга; наши враги без всякой помехи с нашей стороны подняли и понесли прочь своего поверженного товарища; и я понял, что такого рода сражения не вовсе лишены рыцарских правил и, пожалуй, больше напоминают турнир, нежели обыкновенную драку. Во всяком случае, одно бесспорно: по моей вине дело приняло слишком серьезный оборот. Наши собратья-неприятели понесли прочь своего раненого товарища с откровенным ужасом, и, едва они скрылись за гребнем холма, Сим и Кэндлиш подняли усталое стадо и двинулись в ночной переход.
— Сдается мне, дела Фэя плохи, — обронил один.
— Да, — отозвался другой, — он его, почитай, насквозь пропорол.
— Так и есть, — подтвердил первый.
И они снова устало замолчали.
Но вот Сим оборотился ко мне.
— Больно ловко вы орудуете палкой, — сказал он.
— Боюсь, что слишком ловко, — отвечал я. — Боюсь, мистеру Фэю (так, кажется, его зовут?) уже не оправиться.
— Похоже на то, — подтвердил Сим.
— И что ж теперь будет? — спросил я.
— Да вот какое дело, — сказал Сим, взяв солидную понюшку табаку, — негоже мне подавать тут совет, не по совести это. Потому как я и сам не знаю, что тут делать, мистер. Бывало, и у нас головы проламывали… И не, раз!.. Могли и ногу сломать, а то и обе. И так уж у нас, у гуртовщиков, повелось, чтоб все оставалось промеж своих, шито-крыто. А вот чтоб насмерть кого уложить — этого сроду не бывало, и на что теперь Джиллис решится, ума не приложу. Самому-то ему тоже ведь туго придется, если он воротится домой один, без Фэя. Ведь народ все дошлый, как станут расспрашивать да выпытывать, особливо когда это совсем некстати.
— Что верно, то верно, — подтвердил Кэндлиш.
Я рассудил, что ничего хорошего мне ждать не приходится, и, сделав хорошую мину при плохой игре, сказал:
— С какой стороны ни посмотреть, нам лучше всего разделиться сразу же, как перейдем границу. Если вас станут донимать расспросами, вы скажете чистую правду: что во всем виноват ваш бывший попутчик. А ежели за мной нарядят погоню, я уж постараюсь никому на глаза, не попадаться.
— Мистер Сент-Ив, — начал Сим чуть ли не восторженно, — больше ни слова, сэр! Я на своем веку каких только господ не встречал, и таких видал и эдаких, но уж удальца вроде вас не часто повстречаешь, не в обиду господам будь сказано.
Всю эту ночь мы, разумеется, шагали, не давая себе роздыху. Поблекли звезды, посветлело небо на востоке, а мы — и собаки и люди, — с трудом передвигая ноги, все шли за выбившимся из сил стадом. Вновь и вновь Сим и Кэндлиш сокрушались, что мы идем без остановок. «Сами скотину губим»,
— говорили они, но мысль о судье и о плахе гнала их вперед и вперед. Меня же нечего было особенно жалеть. Всю ночь и весь остаток пути, что нам предстояло еще пройти вместе, я упивался новой радостью: тем, что Сим, у которого наконец-то развязался язык, признал мою доблесть. Кэндлиш попрежнему упрямо молчал — такова уж была его натура, — но Сим, наконец-то оценив и одобрив меня, дал себе волю и оказался человеком на редкость словоохотливым и к тому же изрядным рассказчиком. Сим и Кэндлиш были старые верные друзья и проводили дни свои средь бесконечных вересковых пустошей, связанные молчаливым братством, подобным тому, какое, как я слышал, объединяет охотников Запада. Казалось бы, нелепо говорить о любви, когда речь идет о таких угрюмых уродах, но уж доверяли-то они друг другу без оглядки и безмерно друг другом восхищались. Кэндлиш восклицал, что «другого такого товарища, как Сим, днем с огнем не сыщешь», а Сим то и дело вполголоса заверял меня, что «другой такой старой верной образины не сыщется во всей Шотландии». Оба пса, как оказалось, тоже составляли неотъемлемую часть этого содружества, и я убедился, что хозяева не оставляют без внимания ни их подвиги, ни самые малые особенности их нрава. И Сим и Кэндлиш особенно много и охотно рассказывали именно о собаках, притом не только о тех, что были с ними теперь, но отдавали должное и псам, которые были у них прежде.
