Лоуренс Шуновер - Блеск клинка
— Конечно, нет; это Пьер из Милана. — И она рассказала, как Пьер спас ее, однако по девичьей застенчивости опустила подробности того, как она стала такой чистой после поездки в повозке с трупами.
— Это удивительно, — честно сказал Бернар. Он тщательно рассмотрел кожу Луизы. Она всегда была чистая и красивая, но не настолько как сегодня.
— Нет сомнения, что у тебя была лишь незначительная лихорадка, кузина, — сказал он. — Какое счастье, что я направился именно сюда, чтобы увезти тебя из этого отвратительного района. Разумеется, благородный отец леди Луизы, — продолжал он, взглянув на Пьера, — если бы он оказался здесь, предложил бы тебе основательное вознаграждение в знак благодарности за участие в ее спасении.
— Благодарю вас, сэр, — ответил Пьер, — но я пришел в Париж лишь затем, чтобы доставить несколько свечей обратно в Руан.
Бернар рассмеялся:
— Даже я могу дать тебе столько свечей, сколько захочешь, мастер Пьер. Я не знал, что Нормандия испытывает такой недостаток свечей.
— Это особый случай, сэр. Нужны святые свечи с благословением из часовни Сент-Шапель, которые вдова из Руана хочет поставить за своего мужа.
— О, это другое дело. Я буду рад показать тебе дорогу. Не сомневаюсь, что тебе не терпится покинуть Париж.
— Да, конечно, — ответил Пьер.
Спутники Бернара по приказу господина спешились и отдали лошадей леди и Пьеру, сабля которого, единственный признак рыцарства у него, была спрятана в посох. Его грубый мешок и простая одежда составляли разительный контраст с их живописными нарядами.
Но Луиза сказала:
— Нет! Я не прощу себе, если отпущу тебя домой, Пьер из Милана, не дав отцу возможности поблагодарить тебя. Если только ты не настаиваешь на немедленном уходе, я прошу тебя поехать с нами домой.
Пьер, конечно, поехал. Я никогда не видел, подумал он, такой очаровательной леди. Он стыдился своих молодости, невежества, манер и одежды. Он желал, чтобы дьявол или, на худой конец, дракон неожиданно возникли посреди улицы, чтобы он мог обнажить саблю и поразить их на ее глазах, чтобы народ приветствовал его, а блестящие высокородные люди рядом с ним удрали бы, так что пятки засверкали. Он был не первым и не последним в этом мире, кто мечтал проявить отвагу в присутствии своей первой любви, которая всегда оказывалась старше его. Но ничего сверхъестественного не произошло.
Они удалялись от аккуратного и гостеприимного дома. Луиза подумала, что она его будет помнить, пока жива. Они въехали в город через ворота Сен-Жак. Пьер никогда не видел в Руане, чтобы дома стояли так близко друг к другу. Исключение составляла лишь военная зона непосредственно за укреплениями, где находились магазины и временные палатки, обычно занимаемые купцами и разносчиками. Во время чумы они были пусты, на улицах, даже внутри городских стен, тоже не было людей. Оруженосцы безуспешно пытались угнаться за лошадьми. Вчера они явились домой первыми с плохими вестями; сегодня Бернар решил прибыть первым с хорошей новостью.
Они ехали по короткому мосту через реку. Вдоль него, прямо над водой, стояли стеной к стене крошечные домики. Все двери были открыты. Люди внутри занимались делами, как ни в чем не бывало.
— Это лавки менял, — пояснила Луиза. — Здесь можно поменять деньги на любые другие деньги всего мира.
— А также занять денег, — добавил Бернар.
Луиза сказала с издевкой:
— Ты можешь верить моему кузену, Пьер. Он хорошо известен на Мосту Менял.
Бернар нахмурился.
— Твои насмешки надо мной столь же остры, — посетовал он, — как холодно твое сердце, дорогая Луиза. Признай, что я достиг некоторых финансовых успехов в работе, которую выполнил для нового хозяина монетного двора.
— Это верно, — ответила Луиза. — Де Кози хорошо заработал в свое время на службе у королевского министра.
— У кого? — спросил Пьер.
— Его имя Жак Кер, — ответила Луиза.
— Он сделал французские монеты самыми полновесными и чистыми в мире, — сказал Бернар. — Его корабли плавают по всему христианскому миру и за его пределами. Разумеется, я не занимаюсь торговлей.
— Конечно, нет, — сказал Пьер. Даже ему было известно, что дворяне не занимаются торговлей.
— Иногда моя работа напоминает коммерцию, но в ней нет ничего зазорного. Детали моей работы являются секретными.
Пьер порылся в памяти:
— Мне кажется, я однажды встречал человека по имени Жак Кер в Руане. Но он продавал капусту.
Бернар заржал:
— Кер — простолюдин, хотя теперь у него есть титул. Но Боже мой! Я никогда не слышал о капусте. Это вполне возможно.
— Может быть, это другой человек, — сказала Луиза.
В одной из лавочек Пьер заметил монаха. Домик был немного получше других и над дверью бросалось в глаза странное приспособление, похожее на три больших золотых шара.
— А что, монахи в Париже занимают деньги? — спросил он с искренним изумлением. — Этот большой богатый город так скуп на пожертвования?
Луиза рассмеялась так громко, что монах удивленно посмотрел на нее и вежливо улыбнулся. Ни время, ни назначение моста не располагали к веселью.
— Нет, Пьер; он дает в долг, а не занимает. Проценты, которые берет Церковь, ниже, чем у других.
— Это единственная хорошая вещь на мосту, — хмуро сказал Бернар. — Низкие проценты, которые берет Церковь, заставляют и ростовщиков снижать процентные ставки.
Мост кончился у Иль де ла Сите, и Бернар указал влево на великолепную часовню, которую Людовик Святой построил за два столетия до этого, чтобы поместить в ней священный терновый венец с окровавленного чела Христа.
— Вот церковь, которую ты ищешь, мастер Пьер. Жилые помещения в подвалах обычно занимают слуги и мусорщики. Но в такие времена, как сейчас, там живут и некоторые священники; я думаю, ты можешь прямо сейчас получить свои свечи и к вечеру уже быть за пределами города.
— Пьер слишком устал, — возразила Луиза. — Он мне сказал об этом утром. Не так ли, Пьер?
— Да, мадемуазель. Действительно, я вчера выбился из сил за долгий путь. — И он дал себе мысленное обещание при первой же возможности припасть к груди Церкви и исповедаться в этой лжи и других грехах, которые каждый человек непрерывно совершает днем и ночью.
Мост пересек другой рукав реки, и если бы Пьер знал Париж лучше, он понял бы, что они пересекли Университет, имение Церкви и Иль де ла Сите, главную, старейшую и когда-то единственную часть Парижа, и теперь приближались к торговой части и королевским владениям. Этот фешенебельный и хорошо защищенный район носил название Центр.
