Габриель Ферри - Обитатель лесов
И действительно, в ту же минуту показались апахи с копьями и томагавками.
Двенадцать диких лошадей, пробиравшихся к реке, чтобы напиться воды, в испуге шарахнулись в сторону и понеслись по равнине. Индейские всадники, сидевшие на лошадях без седел, чтобы было легко и удобнее управлять ими, понеслись за испуганными животными. Индейцы сидели на своих лошадях слегка скорчившись, так что колени их доходили почти до подбородка, отчего движения лошадей становились несравненно свободнее. Сначала можно было увидеть только трех индейцев, но мало-помалу на горизонте показалось их до двадцати человек. Одни из них были вооружены копьями, другие же махали в воздухе своими лассо, сплетенными из кожаных ремней; индейские охотники оглашали воздух пронзительными криками.
Хозе бросил на канадца вопрошающий взгляд, как будто желая знать, рассчитывал ли он на подобные неприятные случайности, когда старался представить Фабиану в таких привлекательных красках их скитальческий образ жизни. В первый раз в жизни лицо отважного охотника покрылось при подобных обстоятельствах смертельной бледностью. Грустный, но выразительный взгляд служил единственным ответом на немой вопрос испанца.
— Это доказывает, — рассуждал сам с собою Хозе, — что слишком сильная любовь в сердце человека, как бы он ни был сам бесстрашен и смел, заставляет его переживать за жизнь того человека, которого он любил, и следовательно, такие искатели приключений, как мы, не должны питать никаких подобных привязанностей. Вот теперь наш Розбуа решительно теряет всякую твердость духа, как сентиментальная дама.
Но вряд ли и привычный глаз индейца мог разгадать их тайное убежище. Когда первоначальные опасения миновали, охотники принялись обсуждать свое положение с куда большим хладнокровием.
Несколько минут индейцы продолжали свое преследование спасающихся диких лошадей. Бесчисленные препятствия, которыми была усыпана расстилающаяся перед ними равнина, многочисленные овраги, холмы, колючие кактусовые кусты, ничто не могло их удержать. Нисколько не умеряя своего бешеного галопа и не обходя этих препятствий, индейские всадники перепрыгивали через них с хладнокровной отвагой и ловкостью. Будучи сам превосходным наездником, Фабиан дивился искусству этих бесстрашных всадников с неподдельным восхищением. Однако меры предосторожности, которые наши охотники вынуждены были принять, чтобы скрыть свое присутствие от индейцев, лишили их возможности долго наблюдать великолепное и вместе с тем жестокое зрелище индейской охоты, предметом которой весьма легко могли сделаться и сами.
Необозримые саванны, в которых только что царила полнейшая тишина, вдруг превратились в поприще шумной охоты. Спасшийся в воде олень вскоре вынужден был опять выйти на берег и помчался с быстротою ветра; за ним неслась целая стая волков.
В другом конце равнины табун диких лошадей спасался от преследовавших его индейцев, неистовые восклицания которых ничем не уступали реву хищной стаи. Многочисленное эхо повторяло вой волков и разноголосое завывание разгоряченных азартом апахов.
Глядя на Фабиана, который с блестящими глазами следил за этими дикими и шумными гонками, нисколько не беспокоясь на свой счет, Розбуа тщетно старался вернуть себе обычное хладнокровие, не изменявшее ему прежде и при более суровых опасностях, нежели та, которая могла настигнуть их в этом хлипком убежище. Он успокаивал себя мыслью, что, по всей вероятности, никто не мог их заметить.
— Да, — говорил он себе, — картин и занятных сцен городские жители не видят, и лишь саванны могут доставить подобные развлечения.
Несмотря на желание казаться спокойным, голос его изредка вздрагивал помимо его воли, а потому он вынужден был замолчать; старик сознавал, что охотно пожертвовал бы годом своей жизни, лишь бы дорогое дитя никогда не подвергалось нелепой опасности. Вскоре его опасения усилились еще и другим обстоятельством, которое гораздо более обеспокоило его.
Окружающая картина хотя и не изменилась, но сделалась как бы еще торжественней; появилась новая фигура, роль которой могла быть столь же краткой, как и ужасной. То был всадник, которого охотник по одежде тотчас признал за белого.
Индейцы на одном из поворотов заметили этого несчастного и тотчас пустились за ним скопом. Дикие лошади, волки и олень, все исчезло в пыли и в тумане. Видны были только головы рассыпавшихся по саваннам двадцати индейцев, которые составляли между собой как бы полукружие, в середине которого оказался бедный всадник. Одну минуту можно было различить, как он, увидя себя одиноким посреди такого множества врагов, бросал во все стороны взоры отчаяния; но его со всех боков окружали враги; оставалась свободной только одна сторона, обращенная к реке. Ему оставался только один путь — отступать к реке. Туда он и поворотил свою лошадь, направляясь к деревьям, возвышавшимся против островка.
И пока он замешкался на берегу в раздумье, куда ему плыть, индейцы успели окружить его со всех сторон.
— Несчастный пропал, что бы он ни предпринял, — воскликнул Розбуа, — теперь уже поздно: он не успеет переплыть через реку.
— Товарищи — воскликнул Фабиан. — Неужели мы позволим умертвить на наших глазах христианина, когда имеем шанс спасти его?
Хозе вопросительно посмотрел на Розбуа.
— Я отвечаю за твою жизнь, и в этом я готов поклясться, — возразил старик дрожащим голосом. — Безопасность гарантирована нам лишь в том случае, если мы не будем показываться из нашей засады, иначе нас окажется трое против двадцати. Жизнь троих людей, в том числе и твоя собственная, в моих глазах дороже жизни этого незнакомого человека; поэтому нам ничего не остается, как предоставить этого беднягу его судьбе.
— Но ведь нам нечего опасаться в нашей засаде, — продолжал настаивать Фабиан.
— Нечего опасаться в этой засаде? Неужели ты считаешь эту слабую ограду из ив, тростника и сухой травы, действительно безопасной? Неужели ты воображаешь, что эти листья непроницаемы для пуль? Теперь на поляне гарцуют только двадцать индейцев, но стоит нам уложить на месте хоть одного из них, как их соберется целая сотня. Да простит мне Бог такую жестокость с моей стороны, но она вынуждена.
Последний довод, приведенный старым охотником, достаточно убедил Фабиана, и он перестал настаивать на своем требовании. Ситуация представилась слишком очевидной, хотя Фабиан не мог знать, что главные силы апахов в это время были отвлечены сражением в лагере дона Эстевана.
Одинокий белый всадник, которому уже ничего более не оставалось, как только искать спасения в беге своей лошади, приближался к реке. Уже можно было различить черты его лица, на котором был запечатлен страх. Не успел он доскакать до реки каких-нибудь двадцать шагов, как лассо одного индейца обвилось вокруг его тела. Несчастного сдернули сильным толчком с седла, он потерял равновесие и покатился по песку.
