Сергей Алексеев - Невеста для варвара
Еще через четверть часа он откинул завесу чума и склонившись вошел: Трепка сидел перед тлеющими в медной чаше угольями в некой отстраненной полудреме.
— По какой нужде отрок был? — деловито спросил Ивашка, скрывая любопытство. Югагир встряхнулся и обронил нехотя:
— С вестью приходил…
— С какой же вестью?
— Близ устья Юга ледяной затор встал…
— Вот как?..
— А перед затором, на берегу, супротив нас целое войско исполнилось и поджидает в засаде. Как причалим, так в полон возьмут.
— Что же ты молчишь?! — чуть не закричал Головин. — Чье войско?
— По велению женки гулящей. Ты ослушался ее, вот и обиду затаила… Да не горячись, боярин. Мы чалиться-то к берегу не станем.
— Как же не чалиться? Ко льду прижмет, опрокинемся. Или хуже — льдом раздавит! Течение там должно быть гибельное, с водоворотами!
— Подходить станем, затор и прорвется, — уверенно заявил Трепка, но Ивашке уверенности не прибавил.
— Ежели не прорвется?
— Юг — река югагирская, и земля там тоже наша, чувонская. Своих не выдаст.
— Как это — чувонская? Вы же на Индигирке обитаете…
Тренка руки над угольями погрел — зяб отчего-то.
— А прежде здесь жили, по Югу, Двине и Вычегде, до самого Уральского камня. Вешка сказывал, и поныне в лесах наши святилища стоят и люди тайно Чуву почитают. А на иных храмы воздвигли.
— Кто это — Вешка? — испытывая неожиданное умиротворение, спросил капитан.
— Отрок, что весть принес…
— Он-то от кого узнал, что мы Сухоной идем?
— Товарищи мои напереди пробираются…
Его сонливое спокойствие действовало отрезвляюще, однако едва Головин покинул чум, как вновь сделалось тревожно.
Он так и не уснул до рассвета и, сыграв побудку, велел команде зарядить ружья, пистоли и держать их под рукой, а сам уж более не выпускал из рук подзорной трубы, время от времени озирая водную даль реки и лесистые берега.
К полудню уже ощущалась близость затора: течение вовсе ослабло, а порою казалось, река побежала вспять. Половодьем подтопило редкие поля и деревни, люди сидели на крышах вкупе со скотом и всё одно махали руками первому судну, прошедшему после ледохода, — таковы здесь были обычаи. Тренка то и дело выходил из своего тесного чума — встанет на носу, поглядит в разные стороны, словно что-то видит, и снова скроется.
Один раз говорит:
— Укроти-ка гребцов, боярин, постоим часок. Солнце высоковато, рано еще.
Ивашка велел сушить весла и сам огляделся, но только плечами пожал — ничего вокруг особенного не заметил. Минуло часа полтора, прежде чем далее пошли, но перед Великим Устюгом югагир опять что-то в небе увидел и велел немного обождать. К вечеру же, когда впереди обозначился затопленный город, где каменные церкви напоминали корабли под парусами, Тренка вышел на нос в своем белом рубище, но без огня в руках, и сказал:
— Зри дымы на холмах, боярин.
Ивашка сквозь трубу на холмы глянул — и верно, за лесом у окоема в трех местах белесый дым подымается.
— Зрю, — признался он.
— Там нас и скрадывают.
И в городе люди на крышах сидели да руками махали…
Только миновали Великий Устюг, обнажился сам затор, вставший на слиянии Сухоны с Югом. Высотою был он со среднюю колоколенку — эдак лед взгромоздило, и вода под ним кипит, закручивается в воронки: деревья в обхват, топляков с кроной и корнями набило, а иные уносит в темную бездну.
Посмотрев на сие в подзорную трубу, капитан велел погасить парус, оставил лишь гребцов на веслах, а сам уж выглядывал берег либо отмель, дабы в случае чего причалить или якорь бросить. Не было у него тогда полного к Тренке доверия: это тебе не огнем, не фокусом, не фейерверком воеводу устрашить — стихия!
Выбрал место — залитый пойменный луг по правому берегу перед устьем Юга, — осталось лишь команду матросам отдать да кормило повернуть. Югагир же предугадал его замысел и говорит:
— Там у них по кустам лодки спрятаны. Как бросишь якорь, так и пойдут на приступ.
Головин вгляделся — и верно, штук сорок лодок по кустам, в каждой по два человека с крючьями и гребцы изготовились. А до затора уж рукой подать!
— Всеми табань! — приказал он, дабы хоть как-то удержать коч перед гудящим жерлом в преисподнюю.
Гребцы ударили веслами встречь ходу, но здесь уж появилось течение — коч сперва вроде бы остановился, а потом медленно пошел к затору. Тренка же только глянул на Ивашку и ухмыльнулся в бороду:
— Напрасно, боярин…
И докончить не успел. Ледяная стена вдруг осела, сгладилась почти вровень с водою и, словно дрогнувший на поле брани супостат, стала медленно отступать, обнажая забитое льдом устье Юга. Течение усилилось настолько, что повлекло коч вперед, несмотря на то что гребцы табанили веслами изо всех сил.
Должно быть, видя скорую гибель судна, засада не стерпела, выплыла из кустов на луговину, замахала крючьями и ружьями, торжествуя победу, но, позрев, что нет на реке более затора, сначала пришла в замешательство, после чего гребцы забили веслами назад, в укрытие, да поздно было. Стремительный ток воды уже подхватил лодки и понес сначала к середине речного русла, словно с горки, а затем вслед уплывающему льду. Иные легкие долбленки проплывали мимо коча, и вооруженные люди в них уже не радовались и даже не грозились, но махали руками, и лишь в трубу было видно, что они молятся.
Неведомо, кому уж удалось спастись в этой стихии, но когда судно проходило место затора, на загроможденных еще льдом берегах чернели некие пятна, напоминающие выброшенных из пучины людей.
Поздним вечером, когда коч бросил якорь на ночевку уже далеко за устьем Юга, Ивашка наконец-то уразумел, что произошло нечто, не сотворенное разумом либо волей человеческой, и явление сие иначе как чудом назвать неможно. Отягощенный сей мыслью, он в чум к Тренке вошел, а тот спит себе, укрывшись овчиной, как будто ничего не случилось.
С рассветом капитан побудку сыграл и велел уж якорь поднимать — вода была чистая, лед за ночь далеко унесло, — но тут югагир появился и говорит:
— Якорь подними да к берегу причаль.
— На что?
— Сволочей примем. Вон на том берегу ждут.
— Ты говорил, на Юге гребцов возьмем.
— Они же и гребцы, и сволочи…
Сволочами здесь назывались ватаги вольных людей, промышлявших на волоках тем, что перетаскивали из реки в реку купеческие суда и товар.
Матросы возликовали — кончились муки. Подчалили к крутояру, а там среди сосен стоят двенадцать молодых мужиков, и все чем-то друг на друга похожие — хоть ростом невелики, но бородатые, рукастые, плечистые, словно для гребли только и приспособлены.
