Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Т. 3
Комедия сия не только детей, но и самого меня так опять разохотила к театральным делам, что между тем как дети твердили другую комедию под названием «Приданое обманом», вздумал я испытать сочинить и сам еще одну, подобную прежней, драму и также сообразную с возрастом детей наших и самою нашею лесною декорациею; и трудился над тем с таким усердием, что она у меня к концу сего месяца и поспела и вышла несравненно еще лучше и трогательнее, нежели прежняя. Я изобразил в ней в главном лице характер наиблагодетельнейшего человека, которого намерен был сам представлять, и назвал было сперва пьесу сию «Проезжим», а потом, переменив, придал ей название «Награжденная добродетель», и которую без слез, производимых удовольствием, читать было не можно.
Между тем, как я сочинением сим занимался, поспела у детей помянутая другая комедия, которая, по нетерпеливости их, была ими 26–го числа сего месяца вместе с прежним «Подражателем» и представлена, хотя тогда и не случилось у нас никого из посторонних. Итак, у нас вся последняя половина сего месяца была театральною.
Но не одним сим сей период времени был достопамятен, но и тем, что 21–го числа был у нас в городе опять губернатор, а 28–го числа и сам наместник. Сей заезжал к нам мимоездом, желая посмотреть вновь расположенный, строющийся и довольно уже застроенный тогда город, я предлагал было ему для квартирования наш дворец; однако он что–то не захотел у нас стать, а пристал в городе в одном купеческом доме, где мы его и встретили. Со мною обошелся он и при сем случае благоприятно, и как я его зазвал хотя на минуту в наш дворец, чтоб ему удобнее можно было видеть все расположение города, то удовлетворил он мою просьбу, и будучи очень доволен моею выдумкою, чтоб средоточием всем главным городским улицам назначить сие место, расхвалил меня за оную; а потом на минуту заезжал и ко мне, и выпросил еще одну какую–нибудь русскую книгу для читания дорогою, каковою я его и снабдил, хотя после и сожалел очень о том, поелику она мне и не была уж после возвращена.
Далее памятно мне, что около сего же времени имел я множество трудов и хлопот с нашим большим прудом против дворца по случаю портившегося его спуска. Надобно было оной поправлять, укреплять и пруд снабжать для вспомоществования спуску побочным отводом, чем принужден я был многие дни заниматься.
Еще достопамятно, что я около сего времени имел многую переписку по случаю издавания моего журнала с одним белевским корреспондентом, престарелым князем Щербатовым, Иваном Петровичем. Будучи любопытным и затейливым человеком и опытным экономом, полюбил он меня как–то отменно за мои сочинения и присылал ко мне всех прочих более и даже целые тетради, наполненные своими записками и примечаниями, чем я был с одной стороны весьма доволен, столько с другой охал даже от того, что надлежало мне все его писания переводить с русского на русский, ибо писаны были они таким нескладным слогом, что мне стоило более труда их преображать, нежели переводить с какого–нибудь иностранного языка.
К началу августа поспела у детей еще одна маленькая комедия, называемая «Батвинья», которую они вместе с «Подражателем» 2–го числа и представляли и более для удовольствия тетки Матрены Васильевны, заезжавшей к нам около сего времени. После чего ездили мы опять в крапивинскую сторону и были у Стрекалова и у всех тамошних наших друзей. А возвратясь оттуда, ездил я опять под Данков в гости к нашему губернатору. Будучи у нас, взял он с меня клятву, чтоб приехать к нему к 9–му числу августа, в которой день был он имянинником; и я, не могши от того отговориться, принужден был опять к нему 7–го числа отправиться, и был им всячески угощен и опять в прах ходьбою по садам, по мельницам и по всем местам замучен, и не прежде как 10–го числа возвратился в Богородицк.
Тут нашел я полученные без себя из Москвы письма с приятным для меня уведомлением, что книга моя «Чувствования христианина» печатается, а проповедь уже и напечатана. Сие побудило меня затеять было еще сформировать одну книгу из разных писем и мелких нравоучительных сочинений. Но едва только начал сею новою работою заниматься, как вдруг встревожен был полученным известием, что князь, мой командир, приехал уже в свое Сергиевское вместе с своею молодою женою, на которой он не задолго до того женился.
Сие побудило меня тотчас послать за Верещагиным, дабы вместе с ним к князю туда съездить, ибо хотя нам и не было сие предписано, но мы рассудили за блого оказать ему сию вежливость и по долгу своему отрапортовать ему о благосостоянии наших волостей.
Мы отправились туда на Фролов день, и езда сия сделалась в особливости достопамятна мне тем, что князь принял меня там опять не только весьма сухо, но и с несносною спесью и неуважением. Мы нашли там господина Стрекалова и Темешова, вертящегося пред ним как беса, и дающего шутить князю над собою, как над дурачком некаким, и многих других ветрогонов, льстецов и прихлебателей, старающихся подбиться к нему в любовь и милость по таковой же склонности ко псовой охоте, какою заражен был он сам даже до безумия, и мы нашли тут целую толпу оных. Ибо не успели они узнать, что сей боярин собирался тогда к нам в волости ехать тешиться псовою охотою, как со всех сторон и повалили к нему толпами и слетались как комары и мухи. И как он всех их ласкал и всякой негодяй мнил иметь право, по правилам охотничьим, обходиться с ним просто, вольно и запанибрата, то и составилась из того изрядная компания, занимающаяся с ним в самое то время, как мы вошли, велемудрыми своими о собаках разговорами.
Один только я замешался тогда между ими не только не охотник, но и ненавидящий проклятую страсть сию всею душею и сердцем и презирающий оную. В рассуждении князя я хотя и наперед уже ожидал, что примет он меня при сей многочисленной толпе не очень приятно, ибо знал его характер, что он при людях наиболее и старался всем оказывать свою власть и могущество, и свое высокомерие; однако никак не ожидал того, что воспоследовало действительно. Он не только принял меня очень холодно и без малейшего уважения и не хотел даже внимать донесениям моим, и вместо всех расспрашиваний о волостях, ни с другого слова спрашивал меня, есть ли зайцы и много ли их? Я удивился таковой встречи и толь чудному, вместо дела, вопрошанию, и отвечал ему, что зайцы есть — в том не сомневаюсь; а много ли их, о том, будучи не охотником, сказать в точности не могу. — «Да у тебя, сказывают, они все вытравлены!» подхватил он. — Не думаю, сказал я, этому быть не можно. Никто по волостям не ездил и никого не впускали. — «Да то–то, правда ли это? ты, небось, пишешь все стишки, а того не ведаешь, что ездят. А я именно приказывал тебе, чтоб никого не впускали». — Никто и не ездил; а по крайней мере от меня накрепко приказано было никого не впускать. — «То–то, сударь, приказано! Да приказания исполняются ли? Изволь–ка ехать назад и разошли унтер–офицеров, капралов и солдат по всем деревням, чтоб берегли к приезду моему зайцев и никому не давали их травить!» — Хорошо! сказал я, и закусив себе губы от досады и негодования на таковой прием, пошел вон, внутренно смеючись всему происходившему и такому ревностному и премудрому повелению.
