Алый Первоцвет возвращается - Эмма Орци
Регина де Серваль».
Еще ниже, словно после некоторого размышления, было приписано следующее:
«Я сказала maman, что мой хозяин послал меня прогуляться по стране в поисках материалов для одной очень важной клиентки. И поскольку у Жака есть несколько свободных дней, я забираю его с собой, так как деревенский воздух ему сейчас только на пользу».
Под этим была еще одна приписка:
«Maman будет удивлена и, конечно же, расстроится, что Жак даже не зашел с ней проститься, но пусть лучше так, чем она сразу узнает всю правду. Если же мы не вернемся в течение недели, то прошу тебя, как можно мягче сообщи ей все».
Пока Маргарита читала послание, Бертран сидел на скамейке, обхватив голову руками.
– Но что именно хотите вы от меня? Что я могу сделать?
– Хотя бы посоветовать мне что-нибудь, миледи. Я совершенно беспомощен. У меня совсем нет друзей. Поначалу, когда получил письмо, я просто растерялся. Видите ли, Жак с Региной уехали из Лондона сегодня утром, еще задолго до получения мной письма. Потом я подумал, что вы можете мне подсказать, как их догнать.
– Вы думаете, что вам удастся уговорить Регину, месье Монкриф?
– Да, я уверен, – решительно заявил он.
– Но мальчик!..
– Он совсем ребенок! Действовал импульсивно… А я для него всегда был большим авторитетом. И вы, миледи! Вся их семья просто обожает вас! Они прекрасно знают, чем вам обязаны.
Маргарита встала.
– Вот и прекрасно, – спокойно сказала она. – Давайте поедем вместе и посмотрим, что можно сделать с двумя этими юными упрямцами.
Бертран даже вскрикнул от радостного удивления.
– Вы, миледи? – словно еще не веря, прошептал он. – Вы… и в самом деле… поможете мне…
Леди Блейкни лишь рассмеялась в ответ.
– Да, для меня это и в самом деле не будет очень трудно. У меня даже готова карета, так что мы можем отправиться тотчас. В Мэйдстоуне и в Эшфорде мы сменим лошадей и успеем прибыть в Дувр гораздо раньше почтовой кареты.
Карета и в самом деле уже стояла у ворот. Горничные быстро упаковали необходимый багаж, миледи сменила свой роскошный наряд на дорожное платье, и менее чем через полчаса после появления Бертрана Монкрифа они оба уже сидели в карете. Форейторы вскочили на запятки, кучер взмахнул кнутом, и сопровождаемая взглядами остающихся слуг карета медленно выкатила за ворота, после чего очень скоро окончательно скрылась в дорожной пыли.
Бертран сидел погруженный в тяжелые раздумья. Маргарита же думала о всех тех, кто стал дорог ей, благодаря самоотверженному мужу. Она уже просто любила всех за те опасности, которые он перенес ради их спасения. Жизнь этих людей стала для нее драгоценной, поскольку была завоевана ценой еще более драгоценной жизни. И она прекрасно понимала, что если двум юным сумасбродам вновь удастся попасть на ту сторону, то вновь рано или поздно понадобится вмешательство галантного рыцаря.
Позавтракав и передохнув в Фарнингеме, к трем часам они уже добрались до Мэйдстоуна. Отпустив своих слуг, леди Блейкли воспользовалась почтовыми лошадьми, которых заменили в Эшфорде двумя часами позднее. Почтовая карета к этому моменту находилась впереди них где-то миль на десять. Теперь казалось уже совершенно очевидным, что, когда юные беглецы достигнут Дувра, Бертран и миледи встретят их там.
Все шло как нельзя лучше. Когда карета выехала из Эшфорда, Бертран вдруг заговорил. Он говорил долго и много; о себе, о своих проектах и планах, о Регине и обо всем остальном семействе Серваль. Голос его при этом оставался спокойным и бесцветным. Его монотонная речь подействовала на Маргариту словно снотворное. Ритмичный стук колес, духота теплого июльского вечера, мягкое покачивание рессор – все способствовало ее погружению в сон. Да к тому же в карете откуда-то появился странный запах, какой-то сладкий тяжелый аромат, который погрузил ее в приятное и ленивое блаженство, сделав веки тяжелыми и непослушными. Откинув голову на подушки, она еще какое-то время слышала глухой и бесстрастный голос Бертрана, казавшийся жужжанием роя пчел…
Вдруг она на мгновение пришла в себя, но лишь затем, чтобы увидеть побелевшее скорее от страха, чем от ненависти, лицо Бертрана и ощутить тяжесть мужской руки, зажавшей рот. После чего ее голова была плотно обмотана толстым шерстяным шарфом, закрывшим не только рот, но и глаза, почти не оставив возможности даже дышать. Руки туго связали сзади веревками.
Это жестокое нападение было совершено столь неожиданно и быстро, что показалось Маргарите частью дурного сна. Полностью прийти в себя ей не давали шарф и все тот же сладковатый дурманящий запах, продолжающий удерживать ее в странном состоянии тяжелого полубреда.
Тем не менее даже в этом смутном состоянии она смогла отчетливо осознать, что Бертран Монкриф оказался предателем, человеком с черным и неблагодарным сердцем. Зачем и для какой цели осуществил он это дерзкое нападение, она не в силах была понять, но то, что он продолжал оставаться рядом, чувствовала, казалось, всем своим телом. Чувствовала, что именно его руки проверяют, достаточно ли хорошо завязаны сзади веревки и прочно ли держится шарф. Потом она слышала, как он, перегнувшись через ее беспомощное тело, открыв окно, крикнул кучеру:
– Миледи в обмороке! Гоните быстрее к тому белому домику справа с зелеными ставнями и с высоким тисом у ворот!
Ни ответа кучера, ни удара хлыста Маргарита не слышала. Прошло всего несколько мгновений – вечность! И вот она вновь ощутила все тот же ужасный запах. Голова закружилась, словно в вихре, к горлу подступила тошнота, затем все пропало уже окончательно…
Глава XXI. В пути
Когда Маргарита пришла в себя, солнце уже закатилось. Она сразу же осознала, что находится в какой-то другой карете, которая несется с бешеной скоростью. Рот несчастной был по-прежнему заткнут, запястья и локти туго стянуты веревками – все это превратило ее в беспомощный, неподвижный и бессловесный тюк, кем-то куда-то доставляемый.
Через окошечко впереди леди Блейкли различила два мужских силуэта, сидевших на месте кучера, и еще кого-то третьего, ехавшего верхом на правой пристяжной. Маргарита уже достаточно сталкивалась с варварством и жестокостью этого мира, с той ненавистью, которая разгорелась между двумя враждующими странами, с озлобленностью, возникающей у врагов и разрастающейся до страстного желания отомстить ее мужу, а через него – и ей самой, поэтому она сразу же поняла, откуда подул ветер, что обрушился на нее теперь с такой неотвратимой жестокостью. Безусловно, все это было проделано врагами
