Глаза Сатаны - Константин Волошин
— Ладно вам ссориться, — остановил друзей Демид. — Во всяком случае, я бы согласился с Ивасиком. Дурнями легче прожить в таких делах.
— Интересно, к чему нас готовят. К парадам, что так муштруют? Или они думают, что одним строем можно победить врага? — Карпо презрительно сплюнул в пыльную землю. — Уйти бы поискать жратвы, хлопцы?
— Батогов только и наешься, — усмехнулся Омелько, — сам бы пожевал чего. Только и остаётся вспоминать, как нас Иван кормил. Благодать!
— Лучше не вспоминать, — протянул мечтательно Ивась.
Однако уже через пару дней, Ивась ночью в палатку пролези подсунул к Карпу что-то твёрдое. Тот заворочался, но Ивась прижал ему рот рукой. Зашептал на ухо, притиснувшись поближе:
— Тихо! Это каравай хлеба. Спёр! Разделим на всех!
Это событие подняло всех шестерых солдат палатки. Хлеб тут же исчез в жаждущих ртах, только бульканье воды потом нарушило тишину ночи.
— Теперь я могу часто таскать хлеб, — шептал Ивась, гордясь своими успехами. — Только бы не пожадничать. Помалу — оно незаметно.
— Как же это тебе удалось? — с загоревшимися глазами спрашивал Омелько
— Лучше тебе не знать, а то я тебя знаю. Полезешь и попадёшься. Там у хозяйственной палатки собака. Кстати очень злая.
— А как же ты?
— Сумел! Уметь и это надо, друг. Потом, может, и ещё чего добуду. Подумываю об офицерской палатке. Вот бы куда пролезть! Да больно боязно.
— Да! — мечтательно протянул Омелько и зажмурил глаза. — Хорошо бы, да лучше синицу в руке, чем журавля в небе.
Два-три раза в неделю Ивась таскал по караваю. Иногда удавалось стащить приготовленный для сержанта пучок лука или несколько яблок. Но это было редко, и казаки довольствовались малым.
А лето уже вступило в свои права. Было жарко, частенько шли дожди, а в лагере чувствовалось скрытое движение.
— Чует моё сердце, что скоро мы выступим в поход, — сказал однажды Ивасик.
— Что-нибудь подслушал? — заинтересовался Демид. Он лежал в палатке и всё думал, как избавиться от этой проклятой службы.
— Я ведь немного понимаю, стараюсь почаще крутиться возле офицеров.
— За что и получаешь оплеухи, — беззлобно заметил Омелько.
— Будто нам не привычно. Зато можно многое узнать. Они считают меня чем-то вроде мула, не способного понять, что они говорят.
— Ладно, не тяни. Что удалось узнать? — Карпо оживился, приподнялся на локте и уставился в темноту палатки.
— Говорят, что через несколько дней идут в поход. Вроде на «зюйд». А с чем его едят — ещё но успел определить.
— По-моему, так здесь называют юг, — отозвался Демид, — Интересно! И с какого боку теперь это есть?
— В то же время, как мне казалось они спорили, чтонаправление может поменяться на другое. Демид, что такое «вест»? Это слово они часто упоминают в разговорах.
— Хрен его знает, эти слова! Надо у наших товарищей попробовать разузнать. Они должны нам помочь. Да и вообще, пора учиться понимать этих немцев. Без этого нам отсюда не выбраться.
После долгих попыток, один немецкий солдат всё же пояснил, как называются части света. Так казаки узнали, что «вест» — это запад.
— Стало быть, мы ещё дальше можем удалиться от своей земли! Это совсем мне не по душе, — Карпо сердито отвернулся от тихо говоривших.
Омелько кивнул на казака, проговорил пренебрежительно:
— Он так полагает, что нам дюже это нравится! Это и вовсе плохо!
— Что бы мы не говорили, не рядили, а сделать ничего не сможем, — с досадой заметил Ивась. — Что толку в наших разговорах? Где нам найти защиту и деньги? То, что нам обещают заплатить, не хватит и на неделю, а до родной земли ещё сколько переть!
— Закрой пасть, дятел! — повернулся Карпо. — Только тебя тут не хватало с твоими вороньими карканьями! Замолкни!
Казаки замолчали, уважив старшего из них.
А через две недели лагерь по тревоге был свёрнут, погружен на телеги и фуры и спешным маршем двинулся пылить на тот самый «вест», о котором столько судачили.
Ивась об этом узнал заранее и умудрился добыть две буханки хлеба. Их незаметно и быстро разделили на шестерых и запрятали по карманам и в мешки, что были с собой. Эти мешки были набиты разным мелким скарбом солдата, припасами для стрельбы и продовольствием на три дня. Так что заметить лишние куски было трудно.
Через неделю войско остановилось, развернуло лагерь и потекла обычная солдатская жизнь — с муштрой, голодным жжением в животах и мордобитием офицеров.
У казаков сменился командир роты. Молодой франт из богатой дворянской семьи, воспитанный в традициях ненависти к народу, он, казалось, получал удовольствие от вида мучений солдат.
Доставалось и нашим казакам, особенно, когда ему стало известно, что они иностранцы, да ещё с востока.
— Этот живодёр считает нас настоящими дикарями! — вопил Омелько, демонстрировал синяк под глазом, не обращая внимания на такие же у друзей.
— Подловить бы этого гада, и показать, кто дикари! — мрачно и злобно шипел Карпо. — Он у меня ещё попляшет, падло!
— Что ты ему сделаешь, Карпо! — пытался успокоить друга Демид, не очень уверенно, потому что и сам горел бешенством.
— Погоди, я его прихвачу! Гребешок-то его петушиный пообкарнаю! — не в силах сдержать себя, Карпо продолжал поносить командира. — Если случится бой, я его самолично пристрелю! Гадёныш!
Однажды небольшой отряд, в который входили и наши казаки, совершали патрулирование отдалённых холмов на предмет дезертиров. Девять солдат и один младший офицер неторопливо прочёсывали редколесье.
— Вот это по мне, — говорил Омелько, вдыхая сосновый дух приволья. — В таком бы месте да хатку поставить, да сад насадить, да хорошую бабу под бочок! Благодать!
— Поговори, поговори тут, — усмехнулся Карпо. — Да тебе офицер наш поддаст, запоёшь по-другому! Иди уже молча, не береди душу!
Офицер приказал растянуться и идти не ближе двадцати шагов друг от друга. Это было не очень удобно для казаков. Хотелось на приволье поболтать, отвести душу без надоедливых соседей.
— Не разговаривать! — прикрикнул офицер, помахал тростью, что означало возможность наказания.
Солдаты местами растягивались и на тридцать, и на пятьдесят шагов. У казаков крайними были Ивась и Омелько. Демид и Карпо шли в середине. По обеим сторонам двигались другие солдаты, тоже не соблюдавшие дистанции.
Спускались в долинку с каменистым ложем, по которому протекал ручей с хрустальной водой. Скальные выходы пород поросли мхами, травой и кустарником. Местами высились сосны, дубки и родные берёзки. Всё уже повсеместно зеленело.
Демид узрел небольшую кавалькаду из шести всадников на красивых конях, с развевающимися перьями на шляпах. Впереди на игривом коне гарцевал, как узнал Демид, сам
