Павел Комарницкий - Время терпеливых (Мария Ростовская)
— Когда будешь?..
— Два месяца осталось. Боюсь я чего-то, Филя — вырвалось у Марии — Вот помолиться у вас хочу.
— Это можно — вновь чуть улыбнулась Евфросинья — Ты привыкай меня по новому-то звать, Маришка…
Помолчали.
— Нет, Филя — помотала головой Мария — Ты уж прости меня, пожалуйста. Можно, я тебя по-старому буду звать? Для меня ты всё одно Филя…
— Да хоть Олёной звать станешь — как бы я тебе запретила? — чуть заметнее улыбнулась сестра. Мария вдруг подвинулась к ней, прижалась сильно — сестра не препятствовала. Осторожно погладила Марию по голове.
— Плохо тебе здесь, Филя?
Евфросинья молча гладила сестру по волосам.
— Ну чего ты молчишь, Филя?
— Я не молчу, Мариша. Думаю. Думаю, как сказать тебе…
Пауза.
— Нет, всё одно не поймёшь ты, Мариша, — вздохнула сестра. — Ну вот ты руку обжигала?
— Ну… — Мария не могла понять, куда клонит сестра.
— Сильно?
— Да не очень… Кипятком малость обварила…
— Ну вот… А вот ежели человек никогда в жизни не обжигался — как ему объяснишь? Не поймёт он. Вот и ты меня не поймёшь, что я чувствую, потому как не коснулась тебя такая-то беда. Ты не обижайся, Мариша.
Евфросинья прямо глянула сестре в лицо.
— И каждый день молюсь я — да минует тебя чаша сия!
— Ох, Филя! — Мария снова обняла сестру. Помолчали.
— Мне здесь спокойно, Мариша. Не так больно… Ну вот как если бы руку обваренную в холодную воду сунуть, и боль меньше сразу… Так и мне тут, в обители сей.
— Ох, Филя! — Мария не знала, что сказать. — Я так хочу, чтобы тебе хорошо было…
— А вот этому не бывать, Мариша, — Евфросинья смотрела сквозь неё. — Всё «хорошо» осталось там, — она чуть кивула головой. — Токмо ты не подумай, будто ропщу я… Не бывает мне теперь хорошо, Мариша. Бывает или плохо, или очень плохо. В самом лучшем случае — никак.
…
— Все сёстры у нас в сытости, одеты-обуты, слава Богу. — настоятельница обители неспешно перебирала чётки. — Работа посильная, и прихожане жертвуют порой кое-что, так что жаловаться грех.
— Вот, кстати, матушка, — Мария завозилась, доставая из-под дорожных одеяний тяжёлый кошелёк. — Тут вот двадцать гривен, не побрезгуй… От чистого сердца…
— Благодарю тебя, княгиня, — игуменья чуть склонила голову. — Добрые дела Господь всегда видит и отмечает.
— Могу я попросить, матушка… — робко начала Мария. — Сестре моей уж очень плохо. Никак не отойдёт она от того… А после смерти матушки нашей и вовсе тяжко ей.
Настоятельница вздохнула, полуприкрыв глаза.
— Господь наш токмо решает, сколько и как нам мучиться на земле этой грешной. Не беспокойся, госпожа моя. Таких сильных духом инокинь, как сестра твоя, я ещё и не видала. Беспримерна в служении Господу.
Игуменья чуть помолчала, перебирая чётки.
— Известно, многие жёнки, вдовы опять же, в минуту горести и смятения стучатся в ворота обители, дабы постричься в монахини. А после, как отойдут малость, мирские соблазны верх берут… Ну и случаются безобразия всевозможные, и брюхатеют некоторые даже… А вот сестра Евфросинья не такова, отнюдь. И злобы в ней нету никакой — многие ведь не в силах принять удар судьбы со смирением, озлобляются на всех вокруг.
Настоятельница вновь вздохнула.
— Стара я стала, госпожа моя. Сил нет совсем. Чувствую, призовёт меня Господь скоро. Так что сестру Евфросинью нам Бог послал. Буду готовить её себе на замену. Думаю, все сёстры согласятся с радостью.
…
— Здрав будь, княже!
— И тебе того же, великий князь Михаил Всеволодович.
В голосе князя Даниила слышалась скрытая ирония. Князь Михаил сдержал ухмылку. Ясное дело — после того случая, когда вместо восшествия на стол киевский Даниил Романыч оказался в Перемышле, изгнанный из своего Галича, чувства его к князю Михаилу трудно было назвать горячей любовью.
Однако времена меняются. Сегодня Михаил Всеволодович лично прибыл к своему вассалу, чтобы обговорить ряд важнейших вопросов. И разумеется, первейший из них — о совместной защите земель русских.
— В дом-то пустишь, Даниил Романович?
— Ха! Тебя да не пустить — возможно ли? Таран притащишь…
Князь Михаил засмеялся.
— Раз шутишь, не так всё плохо.
— Размещайтесь, гости дорогие. — Даниил махнул рукой старшему тиуну, чернявому мужику, по виду нерусскому. — Михайло, займись людьми. Пойдём, Михаил Всеволодович. Как, сразу в баньку с дороги или сперва за стол, закусить?
— Сперва разговор небольшой. А уж потом в баньку.
— Ну добро.
Во дворе возникла суета, побежали во все стороны слуги-холопы, вятшие витязи из охраны великого князя спешивались… Уже поднимаясь по лестнице на высокий верхний этаж, князь Михаил спросил:
— Что за человек в тиунах у тебя? Вроде нерусский.
— Мне крови сличать недосуг, мне от людей дело нужно, — ответил Даниил. — Цыган это. Крещёный. Михайлой я его перезвал.
— Ну-ну, — усмехнулся Михаил. — Собак дворовых Михаилами Всеволодовичами кликать не начал ещё?
Взгляды двух князей встретились, и оба разом рассмеялись
— Ладно, мне от людей тоже дело допрежь всего нужно, Данило Романыч.
— А я полагал, ты в баньке здешней попариться захотел… — в глазах князя Даниила читалась ирония.
Они уже шли по крытому переходу. По ходу князь Михаил цепким взглядом присматривался к укреплениям. Крепость Перемышля была неслабой, стены каменные, башни… Взять такой город очень и очень непросто, даже с осадными машинами.
— Смотрю я на город твой, княже… Прямо твердыня неприступная, гвоздь в сапоге у ляхов да мазовов. Не точат зубы-то?
— Как заточат, так и затупят, — Даниил шагал размашисто — Токмо мне и в Галиче неплохо было.
Михаил крякнул. Да, нечего возразить….
— Прошу! — Даниил самолично широко распахнул обе створки двери, окованной чеканной медью. — Эй! Елена, слышь? Гость у нас знатный!
Откуда-то из внутренних покоев вышла высокая, стройная молодая девушка, одетая в длинное иноземное платье глубого шёлка. Да нет, пожалуй, не такая и молодая, вгляделся князь Михаил. Лет двадцать уж, на самом краю стоит девка. Два-три года ещё, и можно в монастырь…
— Здравствуй, великий князь, — произнесла девушка мелодичным голосом, от которого в душе Михаила что-то ёкнуло. Против обыкновения, девица не поклонилась низко, а чуть присела по немецкому обычаю. Князь встретил взгляд больших серых глаз, внимательных и спокойных, и в душе ёкнуло вторично.
— Еленка, ты нам распорядись чего-нито на стол соорудить, — произнёс Даниил. — Вот, сестра моя родная. Как батюшка помер, так при мне и живёт. Родная кровь, как-никак.
