Виктор Тихомиров - ЧАПАЕВ — ЧАПАЕВ
Теперь, став свидетельницей такого подозрительного происшествия, как покушение на персонажа кино, старуха воспрянула духом, от осознания возможной общественной значимости своего гражданского поста. Вместе с надеждой еще пригодиться обществу, вернулись мечты об устройстве вдовьей судьбы в лучшую сторону, а заодно о недоданных наградах и, быть может, в виде сосем уж расплывчатой мечты, ручном автомобиле на электрическом ходу, который она надеялась использовать для поездок в лес, за грибами и ягодами. Все это могло быть сопряжено с опасностью и необходимостью оперативных действий.
Тут-то память, впервые с молодых лет, и выхватила из прошлого возню некоторых ее боевых товарищей на кухне, и мешки с землей, которые были ими вынесены из квартиры, явно украдкой, и рассыпаны в парке по соседству.
Дело было вскоре после НЭПа, осенней ночью, и Матрена была спросонья. Гости ее, бывшие сослуживцы по чапаевской дивизии, как налетели внезапно, так же и исчезли в ночной промозглой тьме, даже чаю не выпив. Сказали, что узнали ее на рынке в лицо, проследили где живет и вот, нагрянули ночью по секретному делу.
От кого они прятались? Почему пришли именно ночью? Не спросила женщина. Времена уже были смутные. Матрена как раз тогда покинула своего героического, хоть и незаписанного мужа, но вскоре истосковавшись, захотела вернуться, да не нашла того в прежнем месте. И адреса ей никто не дал, чтоб написать. И стала она кое-как жить одна.
Сперва, Матрена обрадовалась гостям и подумала, что и муж тотчас объявится. Но не объявился Василий и даже мелкой записочки не прислал. Товарищи же сказали ей на прощанье, указав на подполье, прежде, чем наглухо заколотить его гвоздями: «Про это — забудь!».
А через неделю, стоя в очереди за керосином, увидала она вместе со всей очередью, как их всех пересаживали под конвоем из одного крытого грузовика в другой, и у всех — руки за спину. Один из приятелей Матрену заметил, руку выпростал, палец к губам приложил мимолетно и назад убрал. Очередь же стала переглядываться — кому, мол, это арестант знак послал. Но не поняли.
Матрена и забыла все, как ей было велено, да так крепко, что и в суровые военные времена ни разу не вспомнила. А могла бы и вспомнить однажды, когда хотела пустить половицы на дрова, поскольку совсем уж нечем стало топить зимой студеной. Но мороз, слава Богу, отступил, и пол на многие годы остался стоять, как был, скрывая под собой таинственный клад.
Выругав себя за непростительную чрезмерную забывчивость, Матрена и бросилась отрывать старинные половицы, в предчувствии, что найдет нечто, могущее пригодиться для вооруженной борьбы. Предчувствие ее не обмануло.
28
Самое время ускориться несколько по ходу течения реки времени, к моменту, когда только — только начались съемки нового фильма о гражданской войне, где Семен Ворон играл роль героя похожего, как две капли воды, на Чапаева.
Артист Ворон в конце концов очухался почти окончательно и был выпущен из больницы на волю. В последний момент в палату набежала целая толпа персонала, которая чуть вновь не уложила Ворона на больничную койку, теснясь, толкаясь и клянча у известности наперебой автографы.
Тут-то артист и ободрился, поправившись окончательно. Он с неожиданной быстротой вошел в привычный образ знаменитости и сделался, как бы недосягаем для простых смертных.
Этот обычай Ворона — меняться и несколько возноситься прямо на глазах и был причиною почти полного отсутствия у него близких женщин. Им не хватало храбрости и воли, чтобы преодолеть этот «вороновский» барьер. Некоторых при виде артиста охватывал натуральный столбняк, так что язык их терял гибкость и не мог выговорить любимого имени. Они и взгляда его не выдерживали, принимались щуриться и глупо хихикать, тут же за это извиняться, потом извиняться за извинения, наконец, обзывать себя дурами, после чего просто реветь и опять повторять все то же самое, но уже вместе с ревом. Ворон к этому давно привык.
В результате, Семен оказывался перманентно одинок, и это несколько даже отражалось на его костюме, подолгу сохранявшем и незаметные мужскому глазу случайные пятна, и даже небольшие отверстия на обшлагах рукавов. Пуговиц тоже обнаруживался зачастую не весь комплект.
— Бедняжка какой! — думали о нем некоторые иные особы, перед тем, как в очередной раз идти на приступ его личности.
29
Парадный вход лучшей отечественной киностудии, как известно, украшен колоннами. А перед ними кусты и скамейки. Если на этих скамейках сидеть все время, с утра до ночи, то можно сняться в каком — либо массовом кинофильме, да еще и деньжат заработать.
Это если выскочит вдруг угорелый ассистент и бросится к вам с предложением.
Или, наоборот, матерый постановщик глянет искоса, проходя мимо, а потом вдруг повернет, еще разок пройдется, да и подошлет того же ассистента. Если же вы — особа женского пола и недурной наружности, то и сам подсядет с третьего раза, и сообщит, глядя прямо в глаза, что вы аккурат подходите ему на самую главную роль со словами.
Наконец, можно просто бесплатно наслаждаться зрелищем дефилирующих туда-сюда кинозвезд и даже поймать на себе их мимолетный взгляд.
Тогда публика еще не знала, что кино снимают кинорежиссеры, и от них тоже зависит хороша ли выйдет картина. Все хотели знать только артистов и их награждать славой и популярностью. Именно с актерами и стремились заводить интересные знакомства.
Дочь Поликарпа Шторма, молодой ученый — химик Шторм Раиса не была исключением. Правда, она, хоть и любила искусство кино без памяти, никогда не садилась на эти скамейки под сиренью.
Но за месяц до драматических событий на съемках, она как раз там почти случайно оказалась. Будто черт тогда ее толкнул, взяла и подкатила к этим кустам на личном автомобиле.
Там она остановилась и принялась выглядывать в окошко «москвича», искоса контролируя ежесекундные перемены своей наружности в боковом зеркальце заднего вида.
Раиса была «автолюбитель» и, проезжая мимо киностудии, подумала почти невзначай, что не будет худо, если она постоит полчасика тут, напротив. Вдруг ей повезет, и сам Семен Ворон возьмет, да и выйдет из дверей.
Как уже было отмечено, с момента гибели папаши дочь развилась и достигла неимоверной красивости. Могли бы, впрочем, найтись ценители, рассудившие, что наружность ее совсем не так хороша, а напротив, самого гадкого свойства, дело вкуса. Важно отметить, что спокойные оценки здесь не годились, равно, как и нельзя было отыскать в лице этой женщины бледных красок.
Словом, на эффектность ее наружности смело можно было рассчитывать. Многие выходившие с киностудии немедленно обращали издалека на нее внимание, и мало кто из них усомнился в том, что и она артистка, только сходу не могли припомнить из какой картины или театра. Тем более в «москвиче». Так что Раиса себя еще недооценила по неведенью.
