Синтия Хэррод-Иглз - Подкидыш
Со страшной неохотой Морлэнд передавал дела сыну, но по мере того как хозяину становилось все труднее управлять фермой, Роберт приобретал все большую власть. Морлэнд каждый день верхом выезжал в поля – он уже не мог подолгу ходить пешком, так как быстро выбивался из сил. Но на лошади он сидел прямо и зорко наблюдал за работой своих людей. Чем чаще его донимали боли, тем быстрее портился его характер, но работники старались относиться к Морлэнду терпимо, ибо каким бы грубым и несносным он ни стал, они все равно любили его за то, что он был справедливым и щедрым хозяином. Когда приступы были такими сильными, что Морлэнд не мог даже выйти на улицу, он в гневе и раздражении бродил по дому и каждые полчаса отправлял в разные стороны посыльных, чтобы знать, кто чем занимается.
В такие дни Роберту приходилось присматривать за всем самому, но он делал вид, что каждую свободную минуту прибегает за советом к отцу. Словно случайно рядом с Морлэндом часто оказывался и Джоб, чтобы поделиться со стариком свежей сплетней или сообщить последние новости, услышанные от людей, проезжающих по Великой южной дороге. Энис тоже устраивала так, чтобы Изабелла удирала от неё и на четвереньках заползала в комнату старика, а Анна просила разрешения ответить дедушке свой последний урок. При этом все домочадцы держались так, что у Морлэнда не вызывало ни малейшего подозрения, будто его жалеют или ему потакают. Иначе он пришел бы в дикую ярость.
Даже Элеонора, хотя и не могла заставить себя полюбить свекра, в глубине души питала к нему большое уважение. Было совершенно очевидно, что он смертельно болен и до сих пор жив только благодаря своей исключительной силе воли: буквально за несколько недель он стал седым как лунь и превратился в ходячий скелет, обтянутый кожей нездорового синюшного цвета. Все окружающие не сомневались, что Морлэнда гложут изнутри мелкие червячки – болезнь, которую не вылечить никакими снадобьями.
В тот день, когда Элеонора удалилась наверх и легла в постель, готовясь произвести на свет очередного ребенка, Морлэнд тоже упал на свое ложе и больше уже не вставал. Его кровать придвинули к окну, выходившему во двор, и, опираясь спиной на подушки, он мог смотреть на то, что делается снаружи, и видеть всех, кто спешит, в дом и покидает его; суета перед дверью продолжалась целый день, но Морлэнд наблюдал за ней без интереса, а скорее, с раздражением. Складывалось впечатление, что он к чему-то прислушивается, по крайней мере, так показалось Роберту, когда он как-то утром заглянул в комнату отца, чтобы в очередной раз сообщить старику, как идут дела.
– ...И я перевел сотню овец на вересковую пустошь на то время, пока Бен и Илинг не заделают дыру в ограде на пастбище. Отец, ты слушаешь меня?
– Да, да, – раздраженно ответил Морлэнд, не отрывая взгляда от окна. Одной рукой он гладил своего старого пса, Дураса, который сидел рядом с кроватью, положив голову на стеганое одеяло, и не сводил умных глаз с лица хозяина. – Я слушаю тебя. Что там у тебя еще?
Роберт поднапряг мозги.
– Жак готовит тебе на обед парочку голубей в молоке...
– При чем здесь еда? – перебил сына Морлэнд. – Ни о чем более интересном ты говорить не способен? У Джоба на языке гораздо больше новостей – может, мне послать за ним?
Эти слова заставили Роберта вспыхнуть, но он постарался скрыть обиду, помня о болезни отца. В глазах же, Морлэнда, заметившего смущение сына, появился озорной блеск: по крайней мере хоть одно удовольствие старик еще мог себе позволить. Похоже, других радостей у Морлэнда уже не осталось... Внезапно он вскинул голову и прислушался, но потом опять расслабился, видимо, не уловив тех звуков, которых ждал.
– Где все остальные? – спросил он. – Где дети?
– Дети в саду с Анкарет, – ответил Роберт. – Возможно, тот шум, который вы слышали, – она еще не умеет управляться с ними со всеми одновременно...
– Я не слышал никакого шума, – резко оборвал его Морлэнд.
– Я думал... – пробормотал молодой человек.
– Где Энис? – осведомился больной. – Я считал нянькой её.
– Она с Элеонорой, само собой, – объяснил Роберт. Морлэнд кивнул.
– Конечно. А как мадам? – поинтересовался он.
– Пока никаких новостей, – пожал плечами Роберт. – Я с ними сегодня еще не говорил, но если бы начались роды, меня непременно известили бы.
– Слишком много пустой суеты, – пробурчал Морлэнд себе под нос. – Я что-то не помню, чтобы Анна запиралась в спальне за неделю до того, как родить Эдуарда или тебя.
– Недели еще не прошло, отец, – откликнулся Роберт. – Всего три дня. Некоторые леди уединяются таким образом за много недель до начала...
– Не надо мне рассказывать, как ведут себя знатные дамы! – оборвал его Морлэнд. – Может быть, я и простой овцевод, но мне известно о благородных господах гораздо больше, чем тебе. Мне частенько приходилось встречаться с ними – и с лордом Эдмундом, и с милордом Бедфордским, Господь упокой его душу. И с герцогом Хамфри, и с герцогом Йоркским. Да, я знаю их всех, и они меня знают. Эдуард Морлэнд? – воскликнут они, если ты их спросишь. Эдуард Морлэнд? Ну как же, конечно, я его знаю, – вот как они скажут!
Роберт кивнул в знак согласия, но не произнес ни слова. Он понял, что его отец разглагольствует для собственного удовольствия и ни в каких ответах не нуждается.
– А возьми короля, – продолжал Морлэнд. – Все мы стояли с государем плечом к плечу во время похода во Францию. Король Гарри, вот как мы его звали. Мы были преданы ему душой и телом – он умел заставить людей любить себя! Великий монарх, великий полководец, но он знал нас всех по именам, как будто нас было у него под началом не больше сотни. Мы и он – вот как мы все это понимали. И мы побили французиков, хотя они вывели на поле брани вдесятеро больше людей, чем было у нас.
Роберт слышал все эти рассказы и раньше, и не только от отца, но и от многих других ветеранов французской войны, которым посчастливилось остаться в живых. Это были дни, которых они никогда не забудут и о которых никогда не перестанут жалеть. «Старые добрые времена», – без устали повторяли поседевшие рубаки.
– А однажды я видел и королеву, но не там, во Франции, а после, уже здесь, в Англии. Королева Кэйт – Кэйт Валуа. О, она была хороша, самая красивая девушка, с какой мне приходилось встречаться, а ведь она тогда была уже далеко не юной девицей. Она знала по-английски всего несколько слов, а я не понимал по-французски, так что не могу сказать, о чем она говорила, но голос у неё был такой, что его можно было слушать дни напролет. Как у птички, вот какой он был. – Глаза Морлэнда затуманились от воспоминаний. – Но она была очень скверной, несмотря на всю свою красоту, насквозь прогнившей, как все французское, Роберт: дьявол может принимать самый обольстительный облик, чтобы дурачить нас, мужчин. Остерегайся нечистого! Ну да ладно, теперь она мертва, королева Кэйт. Скончалась в монастыре, где, дай-то Бог, удалось спасти её душу, душу этой злобной, распутной твари.