Виктор Смирнов - Багровые ковыли
– Не, не пройдут!
Остальные промолчали. Перекурили напоследок и пошли к немецким пограничникам просить убежища, крова да пареной брюквы. Шапки ломать перед германом.
Такая выпала доля.
Немногим лучше была обстановка и на юге.
Высадившиеся на Таманском полуострове, у станицы Приморско-Ахтырской, белоказачьи части под командованием генерала Улагая шли дальше, к Кубани. Улагай непрерывно радировал генералу Врангелю об успехах: «Доблестный генерал Бабиев опрокинул заслоны красных…»
Лучший конник Врангеля, осетин Бабиев, блестяще образованный и безрассудно смелый, рвался к станице Брюховецкой. Оттуда – прямой путь на Екатеринодар.
Бабиев надеялся, что поднимутся кубанцы и тогда снова запылает весь казачий юг.
Это хорошо понимал и вновь назначенный командующим Южным фронтом Фрунзе. Все еще оставаясь в Средней Азии, где тоже было несладко, он телеграфировал Реввоенсовету: «На Кубани необходимо создать десятикратное превосходство! Кубань отдать нельзя!» И на Кубань срочно подтягивались свежие красные дивизии.
Конники, уже севшие в эшелоны, чтобы на Западном фронте сдерживать Пилсудского, удивлялись: вроде как не туда их везут, не на запад, а на самый что ни есть светлый фруктовый юг – словом, задом наперед. Горевать или радоваться? Голодные лошади ржали в вагонах. А где взять овса, сена? По дороге приходилось грабить крестьян, отнимать последнее.
Некому косить, некому сеять. Уже пять миллионов человек в Красной Армии под ружьем. Прокорми их, обеспечь. Не страна – военный лагерь. Или, скорее, цыганский табор – крики, жалобы, голод.
У Каховки, в тылу красной группировки, на Херсонщине, Николаевщине – в Днепровских и Ингульских плавнях – завелись партизаны. То ли махновцы, то ли просто грабители. Нападают на красные обозы, на малые отряды. Где фронт, где тыл?
А Врангель тем временем уже за Мариуполем, его донцы рвутся к Таганрогу. Корниловцы и кутеповцы вот-вот захватят Синельниково. А это узел, где сходятся главные железные дороги и открывается путь на Харьков, столицу Украины и центр управления всем Южным фронтом.
В Москве Ленин требует все силы перебрасывать на Врангеля. «С поляками мы начинаем разговоры о перемирии. Лучше уступить кусок земли на западе, чем отдать белым Донбасс, хлебные нивы Украины…»
Телеграмма в Ташкент Фрунзе: «Бросайте, к черту, басмачей и англичан! На Врангеля!»
Троцкий, срочно прибывший на своем знаменитом поезде РВСР в Москву, требует на Пленуме ЦК сделать все для уничтожения Махно: «Дом не выстроить, если древоточец съедает балки».
Между тем едва ли не половина карательных частей, брошенных против Махно – молоденькие крестьяне-новобранцы и старики, захватившие еще Русско-японскую, – толпами переходят к атаману. «У батьки сало, самогонка, пшено. Сапоги, опять же, выдает… Чай сладкий! Мануфактура!»
Махно бродит по сахарным местам, грабит заводы, как разбойник Чуркин, выслеживает отставшие от основных частей обозы. Добра достается ему с лишком, и большую его часть он раздает селянам и приставшим к нему красноармейцам. «Вот спасибо, батько!.. Здоровьечка тебе, батько!..» Но вот здоровья-то как раз у батьки и нет, на ногу ступить не может. И «старая гвардия», надежда анархической армии, тоже изранена, измучена – нет сил. А перебежчики-новобранцы – материал сырой. С ними много не навоюешь. Все уже выбиваются из сил. Третий год Гражданской войны на исходе. А перед тем было три года Великой, как называли ее белые, или империалистической – красные.
…У Манцева, склонившегося над расстеленной на столе картой, голова идет кругом.
– Чаю сладкого в кабинет! И покрепче!
Телефоны он переключает на приемную, всех выставляет за дверь. Кто там еще ждет приема? Гольдман? Этому можно, даже нужно, пусть за чайком обсудит дела. Исаак Абрамович – человек спокойный, рассудительный, он Манцеву не помеха в чаепитии…
Секретарь знает, что Исаак Абрамович, хотя и занимает должность, как бы стороннюю от главных забот, – начуправделами, но на самом деле играет в Укрчека особую роль. Ничего удивительного. В ЧК все не так, как в других учреждениях. Здесь какой-нибудь рядовой сотрудник на самом деле может оказаться начальником целого отдела.
– Садись, Исак! – Манцев растирает затылок. Щеки его заливает румянец от прилива крови. – Что-то заработался я.
Гольдман сочувственно кивает головой.
Они пьют чай, неспешно говорят о делах посторонних: о погоде, заезжих театральных знаменитостях, посетивших Харьков. Наконец Манцев не выдерживает:
– Ладно уж! Говори, с чем пришел! Не чай же пить?
Гольдман между тем степенно допивает чай, ставит в блюдечко перевернутый вверх донцем стакан и на него пирамидкой укладывает три куска сахара, к которым даже не притронулся.
– Слышал, какие-то неприятности у Кольцова? – подстегивает Гольдмана Манцев.
– Кольцов, он ерш колючий, его просто так не проглотишь, – отвечает Гольдман. Он утонул в мягком ампирном кресле с крепко продавленным сиденьем, и над столом стала видна только его огромная голова.
Манцев усмехается.
– И все же. Чувствую, тут серьезно. Парня надо выручать, – продолжает Исаак Абрамович. – Судя по всему, нашла коса на камень.
– А что этот?.. – Манцев худой, длинной рукой артистически обрисовывает остроконечную бородку и очки.
– Он, Василий Николаевич, ферзь при короле, а наш полномочный комиссар – всего лишь пешка, хотя и сильно продвинувшаяся.
– Давно мы с тобой в шахматы не играли.
– Давно…
– Надо срочно отправлять его в ИНО[8], как и хотел Дзержинский.
– Феликс Эдмундович теперь неизвестно когда прибудет в Москву. А в ИНО Кольцов окажется один на один среди настоящих акул! Нет-нет, там он будет более уязвим. Особенно если продолжит начатое дело – Реввоенсовет-то рядышком, достанут… Что касается ИНО, там сейчас своя борьба. Дело новое, идет распределение должностей…
– Ох, и бюрократами мы стали, – вздыхает Манцев. – Иногда самому себе хочется казацких плетей отвесить за бумажную возню!
Гольдман звучно кладет кулак на сдвинутую к краю стола карту, на то место, где Днепр в своем беге к Черному морю совершает плавный поворот к западу.
– Вот куда его надо отправить. Под Каховку, в Тринадцатую армию. Там нужен крепкий начальник нашей чекистской группы. Вот-вот начнутся бои, а мы до сих пор плохо прощупали Второй корпус Слащева. А Слащев – еще тот фрукт… Да и в тылу Тринадцатой не все гладко. В плавнях полно зеленых, которые грабят обозы. То ли откололись от махновцев, то ли слащевцы промышляют… А такое вы слышали? Банда атамана Задувало-Гроссфаухен! Откуда он взялся? – Гольдман улыбается. – Я за эту поездку там такого насмотрелся!
