Николай Дмитриев - Желтый саквояж
— Мелочь разная. Бумаги личные. Может, золота трошки.
— Трошки, говоришь? — фыркнул начальник. — А почему трошки?
— Да не было у них ничего такого. Ни денег, ни чего прочего. Ни у её брата, ни у этого Зенека.
— Так… — начальник задумался. — А следователь что говорит?
— А то, что упёрся этот Иванчук, — помощник развёл руками. — Одно твердит: знать ничего не знаю, а поляк вроде уверял, что в саквояже какие-то бумаги были.
— Бумаги? — сразу заинтересовавшись, переспросил начальник. — Может, документы какие?
— Может, — согласился помощник. — Только толку от них? Если документы, то военные. Карты там или приказ какой…
— Ну да, ну да… — начальник сокрушённо вздохнул и заключил: — Война-то, она давно кончилась.
Он снова забарабанил по столу, а помощник, выждав немного, осторожно поинтересовался:
— Ну а с этим Дмитром Иванчуком что делать? Не выпускать же его в самом-то деле…
— Чего так? — начальник с удивлением посмотрел на помощника. — Открылось что?
— Конечно, есть кое-что, — сразу оживился помощник. — Только с другой стороны.
— Выкладывай.
— Тут такое дело нарисовалось. Иванчук же заявил, что в КПЗУ состоял, а как оно выяснилось, при аресте в полиции подписку дал на сотрудничество.
— Во как! — во второй раз выругался начальник. — Правильно нам установку на счёт местных кадров дали… Люди, которые здесь, они ведь того… Со всячинкой.
— Не только это, — помощник весь подобрался. — Брат его Иванчук Остап, по всему выходит, с националистами связан, а там, похоже, и с немцами.
— Да, интересная цепочка получается, — согласился начальник и, подумав, решил: — Значит, разработку продолжить надо. Ты сориентируй следователя.
— Уже сделано, — кивнул помощник. — Опять же и поляк тот каким-то боком тоже причастен.
— Да, кстати, о поляках, — вспомнил начальник. — Что там у тебя по Баеву урочищу?
— Наблюдение ведётся.
— И что дознались? Активная группа?
— Нет, — твёрдо ответил помощник. — По имеющимся данным, их там человек семь-восемь. Скрываются в лесу.
— Связи установить удалось?
— Связи, я думаю, ясные. Осадники. Больше, судя по всему, некому. Но конкретного пока ничего. Может, просто вояки. Из тех, что за кордон не пошли. Тихие уж больно.
— То-то и оно, что тихие… Ты дай команду, пусть родственные связи проверят, а с осадниками мы разберёмся, — и начальник снова застучал пальцами по столу…
* * *Ярко-красный петух, сидевший на ограде усадьбы отца Теофила, самозабвенно закукарекал, и Змий, только что прибывший на центральную явку, пошутил:
— Во крикун горластый, не иначе как Советам докладывает, что мы здесь…
Встречавший его представитель Провода Беркут шутку принял и в тон отозвался:
— Само собой, сигнализирует, однако у нас тут строго, враз на сковороду…
И петух, словно уразумев грозившую ему кару, мгновенно умолк, понимающе похлопал крыльями и, слетев с ограды на землю, принялся важно расхаживать по двору. Змий с Беркутом переглянулись и, посмеиваясь, направились в дом.
В гостиной, обставленной на городской лад, их встретили сам хозяин, священник местной церкви отец Теофил и ещё один человек, скромно сидевший несколько в стороне от по случаю прибытия таких гостей богато накрытого стола.
Когда Змий и Беркут вошли, сидевший в стороне незнакомец встал и представился:
— Тарас. Прибыл из Львова.
Церемония знакомства была предельно сжатой, никто из собравшихся ничего личного о себе не сообщал, а отец Теофил, на правах гостеприимного хозяина немедленно засуетился:
— Прошу, панове, прошу… — и начал придвигать ближе к столу лёгкие венские стулья.
Причина, заставившая собраться здесь у отца Теофила сразу трёх проводников ОУН[111], была достаточно весомой. Общее восстание, имевшее целью создание «вильной Украины», планировавшееся на сентябрь 1939-го и плотно увязывавшееся с началом польско-немецкой войны, было отменено. Вдобавок наметившееся сотрудничество между Германией и СССР ставило под вопрос дальнейшее развитие событий, и на местах ждали чётких указаний.
Из трёх собравшихся на совещание никто не начинал говорить первым, и для начала они охотно воспользовались приглашением хлебосольного хозяина. Не заставляя себя упрашивать, сели за стол и, опрокинув по рюмочке, принялись закусывать.
Чувствуя некоторую натянутость, отец Теофил хлопотал за всех, предлагая то откушать буженинки, то придвигая свежий салатик или ещё что-нибудь из обильного разнообразия снеди, собранной по такому случаю и щедро выставленной гостям.
Молчание за столом затягивалось, и Змий, не выдержав, первым обратился к Беркуту:
— Скажить, друже, чего нам ждать?
— Друже Змий, — Беркут опустил поднятую было вилку. — Мы, как и приказано, снова готовимся. Однако, я думаю, некоторое разочарование есть…
— Ещё бы, — раздражённо заметил Змий. — Отмена сентябрьского выступления даёт себя знать.
— Друзья, — Беркут снова поднял вверх вилку. — Провод считает, что договорённость Сталина и Гитлера временная.
— Кстати, по поводу договорённостей. — Державшийся скромнее всех Тарас неожиданно заговорил: — По Львову ходит упорный слух, что там произошла важная встреча. Кто именно на ней был, узнать невозможно, но, судя по тем мерам безопасности, которые принимали Советы, приезжал какой-то уж очень важный немец.
— Вот-вот, — сердито фыркнул Змий. — Второй отдел абвера многого хочет, но нас не информирует, а я считаю, что нам следует действовать самостоятельно!
— Что же конкретно вы имеете в виду, друже Змий? — спросил Беркут.
— Активный отпор! — рубанул Змий.
— Это преждевременно, — покачал головой Беркут. — Ситуация такова, что таким образом мы только подставим под удар свои силы, а они нам пригодятся.
— Безусловно, — неожиданно горячо поддержал Беркута Тарас. — Нам надо тщательно подготовиться, чтобы в нужный момент нанести удар и разом достичь своей цели!
— И всё равно я за активные действия, — продолжал упорствовать Змий. — Нельзя расхолаживать боёвки.
— Конечно, это правильно, — согласился Беркут. — Расхолаживать нельзя. Наоборот, людей надо держать в сиюминутной готовности. Я убеждён, удобный момент наступит. И я прибыл, чтобы сообщить вам: наши цели не меняются!
Все трое многозначительно переглянулись, а отец Теофил споро наполнил рюмки…
* * *День выдался холодноватый, и город медленно отдавал накопленное раньше тепло, в котором словно отдыхали каменные рыцари, старинные фасады и крошечные кофейни. Мимо, вежливо позванивая, катились маленькие открытые трамвайчики, по мостовой стучали копытами першероны, и с шорохом шин, порой перекрывавшим гудение мотора, проносились легковые авто.
