Гэри Дженнингс - Хищник. Том 2. Рыцарь «змеиного» клинка
Я вежливо поклонился гостю:
— Желаю тебе хорошо провести время в Новы, молодой Видамер.
— Акх, я уже получил массу удовольствия, — ответил он, без всяких ухмылок или намека на двусмысленность.
Впоследствии, когда собралось побольше гостей, которые пили и разговаривали, я постарался держаться подальше от Видамера. Ну а когда все мы вошли в пиршественный зал и разлеглись у столов для полуночной трапезы, я выбрал кушетку, находившуюся в некотором отдалении от Теодориха и Видамера. Но, должно быть, я все-таки неблагоразумно злоупотребил в ту ночь винами, ибо позволил себе крайне опрометчивое замечание.
Теодорих подробно рассказывал кузену, как он жил все те годы, пока они не виделись, и, чтобы поддержать веселье, старался по возможности говорить о вещах, которые могли показаться забавными. Остальные гости с интересом прислушивались, время от времени разражаясь хохотом. А некоторые даже перебивали Теодориха, дабы шумно поведать присутствующим о собственных похождениях; причем обычно рассказы их были не слишком деликатны, а то и вовсе непристойны. И мне вдруг тоже, сам не знаю почему, страшно захотелось продемонстрировать свое остроумие. Могу только предположить, что, увидев Теодориха и Видамера, сидящих рядом и таких похожих друг на друга, я сам, будучи пьян, перепутал, в каком своем обличье в данный момент пребываю. Во всяком случае, я слишком много выпил, чтобы сообразить: лучше бы мне не привлекать к себе внимания.
— …И вот, Видамер, — рассказывал Теодорих, пребывавший в крайне благодушном настроении, — когда мы осадили Сингидун, я выбрал себе местную красавицу, просто чтобы скоротать время. Но она до сих пор со мной. И мне не только не удалось от нее избавиться — смотри! — Он жестом указал туда, где среди других придворных дам возлежала на кушетке его супруга. — Она вовсю размножается!
И правда, Аврора снова была беременна, но эти шуточки ее совершенно не смущали. В ответ она только показала язык Теодориху, а когда вся компания покатилась со смеху, присоединилась к всеобщему веселью.
И тут мой голос перекрыл громкий смех:
— Посмотрите, Аврора больше не краснеет! Теодорих, расскажи Видамеру, как она раньше смущалась! Vái, да она краснела так же густо и становилась такой же малиновой, как родимое пятно на svans у нашего Видамера!
Смех в зале тут же стих, лишь какая-то женщина сдавленно хихикнула. Мало того что я оскорбил гостя, я еще и сболтнул непристойность: слово svans было не принято упоминать в компании, где присутствовали дамы. Все находящиеся в зале женщины мигом стали ярко-красного цвета, и Видамер тоже густо покраснел. Присутствующие уставились на меня в полном смятении. Однако тишина, несомненно, вскоре сменилась бы шквалом обрушившихся на меня вопросов: все пожелали бы узнать, что оно означает. Запоздало осознав, насколько опрометчиво я поступил, я тут же протрезвел и неуклюже повалился на мраморный пол. Это вызвало множество женских смешков и несколько пренебрежительных мужских реплик: «Dumbs-munths!» Я продолжил лежать на полу, закрыв глаза, и успокоился, только когда услышал, что Теодорих продолжил свой рассказ. Похоже, о моей глупой выходке позабыли.
Но не мог же я лежать там вечно. К счастью, маршал Соа и лекарь Фритила пришли мне на помощь, хотя оба при этом и укоризненно вздыхали. Они окатили меня холодной водой, а затем влили ее мне в глотку в таком количестве, что я чуть не задохнулся. После этих процедур я притворился, что немного пришел в себя. Я поблагодарил маршала и лекаря заплетающимся языком и позволил отвести себя в дальний угол пиршественного зала, где они усадили меня на скамью и прислонили к стене. Когда они ушли, ко мне подошла хорошенькая служанка Сванильда, погладила меня по мокрой голове и пробормотала слова утешения. Я в ответ промямлил неразборчивые извинения, сожалея о своей глупости.
Наконец пир подошел к концу. Я ломал голову, как бы мне, шатаясь, незаметно выбраться из дворца, когда внезапно передо мной оказался Видамер: ноги расставлены, руки упираются в бока — и спросил спокойно, но таким ледяным голосом, что мне стало не по себе:
— Откуда ты узнал о родимом пятне?
Я изобразил на лице глупую ухмылку и дурашливо произнес, стараясь, чтобы мой язык заплетался:
— Можно… можно предположить, что… мы с тобой встречались в постели… хи-хи…
— Приятное знакомство, — сказал он совершенно серьезно и задрал мне подбородок, чтобы как следует разглядеть мое лицо. И добавил: — Похоже, постель эта еще не успела остыть к тому времени, как ты выбрался из нее и отправился на это застолье.
Мне нечего было на это ответить, поэтому я просто снова глупо ухмыльнулся. А Видамер продолжал держать меня за подбородок и внимательно рассматривать мое лицо. Наконец он произнес:
— Не волнуйся. Я не сплетник. Я все это еще хорошенько обдумаю… и буду иметь в виду…
После этого он сразу же вышел из зала, а за ним ушел и я.
Наверное, было бы разумнее какое-то время после этой ночи держаться подальше от дворца, до тех пор пока мое dumbs-munths представление не забудется. Но я слишком беспокоился, не впал ли я в немилость Теодориха и Авроры. А еще больше меня волновало, не пожаловался ли Видамер королю на мою грубость, ведь как-никак он был в Новы гостем, и гостем непростым. Поэтому, несмотря на свои мрачные предчувствия (и страшную головную боль), на следующее утро я уже снова был во дворце.
От сердца у меня слегка отлегло, когда Теодорих не стал бранить меня, а только ухмыльнулся и начал подтрунивать над моим aisa-nasa — «медным носом», как это звучит на старом наречии. Он также сказал мне, что Видамер уже уехал, отбыл обратно в Аквитанию. Похоже, гость не посчитал мою глупую непристойную шутку оскорблением: он лишь снисходительно посмеивался. Аврора, едва взглянув на меня, сразу заквохтала, как наседка, и вперевалку отправилась на кухню приготовить мне чашу вина, смешанного с полынью и пижмой. Она принесла ее мне, сказав с улыбкой: «Tagl af wulfa» — на старом наречии это означает: «Хвост волка, который тебя укусил», — и я с благодарностью залпом осушил чашу.
Ну что же, похоже, все обошлось: я не навлек на себя позор, и моя грубая выходка не повлияла на отношение ко мне короля и его жены. А еще меня радовало, что ни Теодорих, ни Аврора, ни кто-либо другой не приставали ко мне с вопросами: «Какое такое родимое пятно?» Никто не пытался ничего выведать относительно того безобидного секрета Видамера, который я обнародовал. И тем не менее сам себя я глубоко презирал, ибо было очевидно, что Видамер повел себя гораздо более достойно. Какие бы подозрения и догадки ни возникли у него относительно моей тайны (а уж она-то была намного постыдней), он никому об этом не сообщил. По крайней мере, так я думал тогда. И только позднее — и оказавшись совсем в другом месте — я понял, к каким роковым последствиям привело судьбоносное столкновение, которое произошло в тот памятный день между Веледой, Видамером и Торном.
