Кирилл Кириллов - Земля ягуара
Он покрепче перехватил копье и примерился к макушкам носильщиков. Четверых-пятерых он отправит к праотцам, но останется еще человек двенадцать, с которыми сладить будет ой как не просто.
То, что их считали богами, отнюдь не гарантировало безопасности. По опыту он знал, что для многих дикарей съесть богоподобное существо — значит получить его силу, ловкость и мудрость. Зная местные обычаи и владея языком, им, наверное, удалось бы повернуть ситуацию в свою сторону. Ладно, хоть не связали. При самом неудачном раскладе можно прихватить на свидание со всевышним парочку птиц высокого полета.
«Странная штука жизнь, — думал он. — Началась около суровых вод Белого моря, среди снегов и ледяных полей, и чуть не оборвалась в пасти белого медведя, но тогда обошлось. А закончиться все может у моря голубого, среди тепла, огромных цветов и невиданных зверей».
Чуткие ноздри воина уловили целый букет запахов. Кислый дух прогорклой соломы, на которой спали десятки немытых тел, вонь отхожих мест, дымок костров, ароматы приготавливаемой пищи. У Мирослава свело живот и потекли слюни. Он сообразил, что больше суток у него не было во рту маковой росинки. До процессии стали доноситься звуки большого поселения. Стук глиняных плошек, треск рвущейся материи, пронзительные вопли младенцев, суровые окрики матерей и звонкие шлепки по голым задам.
Носильщики приободрились, прибавили ходу, и через несколько минут взору путника открылась небольшая прогалина, застроенная хижинами без стен. Стебли толстой травы были наброшены прямо на палки, вкопанные в землю. Кое-где между опорами висели большие циновки, сплетенные из той же травы, что и крыши, наверное, для защиты от ветра.
Мирослав легонько подтолкнул Ромку локтем в бок. Тот открыл глаза и долго тер их грязными кулаками.
— Чего? Приехали, дядька Мирослав? — спросил он.
— Тебе лучше знать, — ответил воин, внимательно оглядывая окрестности. — Ты тут бывал? Или не тут?
— Тут, тут. Точно, вон оттуда, из-за кустов смотрел, — оживленно зажестикулировал Ромка. — Они как раз вот оттуда…
— Хватит, — рявкнул Мирослав. — Ты теперь бог, вот и веди себя соответственно.
Ромка стрельнул в него обиженным взглядом, но больше ничего не сказал.
Весть об их прибытии разлетелась по деревне в мгновение ока, и жители стали сбегаться посмотреть на чудо. Сначала подходили только дети, потом к ним присоединились женщины помоложе и старухи, последними стали появляться мужчины, и скоро носилки словно плыли по людскому морю.
Мирослав сидел спокойно и отстраненно, а вошедший в роль Ромка смотрел гордо, как молодой петух, впервые вошедший в курятник не как цыпленок, а как взрослый кочет. Посмотреть было на что. Большинство обитателей деревни составляли женщины лет пятнадцати — двадцати. Их прелести были едва прикрыты бусами и повязками из перьев. У каждой туземки было несколько десятков украшений, сделанных из корабельных гвоздей, цепочек, зеркал и прочей скобяной мелочи, не считая традиционных, вроде перьев, раскрашенных деревянных клинышков и косточек. Некоторые протыкали себе сразу обе губы или обе ноздри. Одна щеголяла чем-то сильно напоминающим расщепленную берцовую кость, проходящую через обе щеки. Еще у одной Ромка заметил две связки пуль в плетеных карманчиках, подвешенных прямо к соскам, отчего те оттягивались почти до пупа. Но молодых, симпатичных и не очень изуродованных было все же гораздо больше.
Кавалеры мало чем отличались от своих дам и в смысле украшений, и по комплекции. Они были узкокостны, широкозады, ноги у большинства были кривые и тонкие, а через поясные ремни свисали круглые животики. Толпа наседала. Носилки опасно раскачивались, и несколько раз Мирославу приходилось придерживать Ромку за ворот, чтоб он не вывалился под ноги беснующейся толпе. От воплей закладывало уши, а от вони, исходящей от сотни немытых тел, резало глаза.
Носильщики раздвигали людское море, как корабли — набегающие волны. Кто-то упал под ноги толпе, и его крики быстро затихли в общем гвалте.
Ромке стало не по себе. Роль бога, торчащего на шатающемся помосте, ему уже надоела. Парню очень хотелось оказаться на твердой земле, вдали от вони и безумия аборигенов.
Процессия тем временем вылилась на площадку. В самом центре вытоптанного круга возвышался камень со стесанной верхушкой и выбитым посередине углублением. По краям были вырезаны какие-то иероглифы, покрытые бурыми подтеками самого неприятного вида. Вокруг на шестах колыхались мужские штаны. Здесь были и бархатные панталоны знатного дворянина, и дерюжные портки простого моряка — драные, потасканные, с огромными дырами и махрой обтрепавшихся штанин. Вокруг горели костры, над которыми жарились огромные куски мяса. Его никто не переворачивал, потому сверху на них еще вскипали пузыри жира, а низ потихоньку превращался в головешки. Чуть поодаль в кучу был свален разнообразный хлам, очень похожий на обломки корабля.
Вот, значит, куда подевались вещи, прибитые к берегу ночью. Аборигены собрали все до последней доски. А где тела?
Ромка оглянулся на Мирослава и заметил, что тот во все глаза смотрит на мясо и будто не может чему-то поверить.
— Дядька Ми… — начал он и осекся, заметив, что один из кусков сильно напоминает человеческую руку, а другой похож на верхнюю часть ноги.
Ромку, через край нанюхавшегося немытых тел, чуть не вывернуло наизнанку от сладковатого запаха, идущего от костров. У него закружилась голова, если бы не Мирослав, он наверняка свалился бы под ноги аборигенов.
— Держись! — зло зашипел ему в ухо воин. — А то сам на вертеле окажешься.
Угроза подействовала. Юный граф подавил рвотный позыв и снова выпрямился на носилках.
Туземцы-воины принесли их к разделочному камню и опустили на землю. Растолкав особо ретивых соплеменников, они окружили носилки живым кольцом и замерли неподвижно, как в почетном карауле.
Мирослав поднялся, держа свое копье острием вверх, не то чтоб угрожающе, но так, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в том, что он готов без промедления пустить его в ход. Ромка встал гораздо медленнее, разминая затекшие ноги и стараясь, чтобы его не коснулись грязные руки аборигенов, со всех сторон тянущиеся сквозь живой забор.
Минуты две ничего не происходило, потом толпа дрогнула и раздалась в стороны. Воины из оцепления тоже подвинулись, образуя проход от края площади к алтарю. В этот проход медленно вплыла огромная птица. Ромка даже сморгнул, пытаясь отогнать морок, но тот не хотел исчезать. Приглядевшись внимательней, он понял, что это человек, на плечи которого наброшена накидка из сотен тысяч разноцветных птичьих перьев, подобранных так, что они действительно напоминали рисунок, созданный природой. На голову человека-птицы была надета шапка, так же густо усеянная перьями, но другого — серо-коричневого — цвета. В руке он нес грубо вытесанную каменную чашу и огромный нож из вулканического стекла, вставленный в блестящую красно-желтую рукоятку, местами позеленевшую от патины. За ним цаплями вышагивали два рослых воина, одетых победнее. Накидки из перьев покрывали только их мускулистые плечи, да за каждым ухом торчало по серому совиному перу. Медленно и торжественно двигались они по проходу. Туземцы падали перед ним ниц, а те, кому упасть не позволяла теснота, почтительно склоняли головы.
