Ирина Измайлова - Троя. Герои Троянской войны
Пандион принялся обучать наследника со всей строгостью и со всем вниманием. Не довольствуясь пока что недолгими занятиями с еще не окрепшим Неоптолемом, могучий воин уводил ребенка в сад, бегал с ним наперегонки, проходил правила кулачного боя и сражения на мечах, ставил мишени для стрельбы из лука или метания копья.
До Неоптолема доносились их голоса, и он радовался, понимая, что Пандион, как ни придирался он к маленькому ученику, на самом деле им доволен.
— Ты вовремя пришел, мой царь! — воскликнул воин. — Бой с тенью и вправду уже удается царевичу, и из лука он стал стрелять куда лучше, а вот бой на мечах у нас пока слабоват. Хорошо ли ты нынче себя чувствуешь и сможешь ли поупражняться вместе с наследником? Я бы хотел посмотреть на него со стороны, не становясь с ним в пару.
— Я за этим и шел сюда! — весело ответил Неоптолем, ероша ладонью блестящие кудри прильнувшего к нему мальчика. — Сегодня Махаон все утро меня осматривал, крутил, вертел и ощупывал и, наконец, заявил, что не видит уже никакой опасности. Я думал, честно сказать, что ее давно уже нет! Ну, Астианакс, хватит висеть на моем поясе! Ты не девочка. Давай докажем этому угрюмому вояке, что у нас и с мечами выходит неплохо.
Говоря так, юноша тоже скинул хитон, взял поданный Пандионом кожаный нагрудник с подшитыми к нему изнутри пластинками дубовой коры и надел на себя, в то время, как его военачальник помогал мальчику облачаться в такое же защитное приспособление. Они дрались не на настоящих, а на деревянных мечах, но и такой меч при очень сильном ударе мог опасно ранить.
Неоптолем считал себя недостаточно искусным воином, постоянно с тайной горечью вспоминая рассказы о поразительном мастерстве своего великого отца, однако, если не принимать во внимание этого сравнения, он был великолепен в битве, и это видели все. Сейчас, упорно упражняясь, чтобы вернуть себе быстроту движений, уверенность руки, точность и силу удара, он добился еще больших успехов, и суровый Пандион хвалил его совершенно искренне. Астианакс отчаянно старался во всем следовать царю, и у него тоже многое стало получаться, хотя он и начал постигать воинское искусство куда раньше, чем другие мальчики.
— Все, довольно с вас! — воскликнул Пандион, когда, спустя полчаса, заметил, что с обоих пот льет уже ручейками. — Куда лучше, куда как лучше, царевич, хотя здесь нам еще работать и работать…
— А я как? — переводя дыхание, спросил Неоптолем.
— Ты просто молодец, мой господин! — едва сдерживая довольную улыбку, проговорил воин.
— Слышал? — юноша подмигнул мальчику. — Мы с тобой — молодцы! А теперь — купаться! Если мы не придем вовремя к обеду, мама будет о-очень на нас сердита…
— До обеда еще далеко! — возразил, глянув на солнце, Астианакс. — Поедем к озеру. Ну, пожалуйста, Неоптолем! И заодно я еще поучусь управлять колесницей… Можно, ну можно, а?
— Хитрый мальчишка… Ты знаешь, что если вот так на меня смотришь, то я не смогу тебе отказать! — проговорил устало Неоптолем, и какая-то тень скользнула по его лицу.
— Потому что я тогда очень похож на маму, да? — лукаво спросил ребенок.
— Да, наверное…
— А Феникс говорит, и многие говорят, что я и на тебя похож! — воскликнул Астианакс, путаясь головой в вороте туники, которую он спешил надеть как можно быстрее, чтобы не дать Неоптолему передумать. — А знаешь, знаешь, почему? А потому, что мама говорит — мой отец и твой были очень похожи. Их даже путали. Вот!
— Она и мне это говорила. Да ты оденешься или нет? Беги вперед, прикажи заложить колесницу. Скорей!
Говоря так, он смотрел вниз, делая вид, что старательно расправляет складки своего хитона. Дело было вовсе не в сходстве Астианакса с Андромахой, да он почти и не был похож на нее, вырастая копией Гектора, и юноша это прекрасно понимал. Дело было в этом взгляде, просящем взгляде снизу вверх, который, помимо сознания ребенка, выходил у него каким-то особенно печальным, будто отразившим чужую печаль. Каждый раз, когда он так смотрел на Неоптолема, юноша вдруг видел не его… Перед ним, как из страшного сновидения, всплывало лицо умирающего Приама, и звучал его слабый, но ясный голос: «Бедный мальчик! Ты не доживешь до старости!»
Еще недавно, лежа при смерти, юноша вспоминал эти слова, принимая их, как приговор. Его любовь к Андромахе, ее преданность ему, видение счастья с нею не дали пророчеству сбыться. Но надолго ли оно отсрочилось? Он старался не думать об этом и никогда, ни с кем об этом не говорил.
Глава 14
Море сияло так ярко, что долго смотреть на него было невозможно — на глазах выступали слезы. Оно казалось одним необъятным драгоценным камнем, вправленным в туманный ободок горизонта. Берег поднимался над ним каменным козырьком, скрывая узкий песчаный пляж, который набегающие волны прилива омывали почти целиком.
Неоптолем натянул поводья, кони стали, и колесница замерла почти над самой береговой кромкой. Он любил это волнующее ощущение опасной близости пустоты, а потому часто ездил вплотную к обрыву и останавливался совсем рядом с ним.
— Не страшно? — посмотрел он на Андромаху.
— Страшно, — ответила та.
Но при этом ее изумрудные глаза улыбались. Царица сидела, выпрямившись, спокойно раскинув руки на бортах колесницы, и в лице ее и позе не было заметно страха.
Юноша спрыгнул на землю и тщательно привязал поводья к растущей рядом мощной, красиво изогнутой сосне. Его пальцы сразу запахли смолой.
— Прыгай!
Он подставил руки, и молодая женщина спрыгнула прямо к нему в объятия, сразу охватив обеими руками его шею, тесно прижавшись к нему. Его сердце больно съежилось и отчаянно заколотилось, будто хотело пробить изнутри грудь…
Прошло уже три месяца со дня их свадьбы, с того дня, когда Неоптолем едва не был убит. Он выздоровел. У него уже ничего больше не болело, и лекари поражались тому, как быстро восстановились силы — после таких ранений он мог испытывать слабость и полгода, мог вообще остаться калекой. Но этого не произошло. Произошло другое… Обретя то, о чем он мечтал столько лет, получив право обладать Андромахой, юный царь вдруг понял, что боится этого обладания. Точнее, он не боялся, он просто не верил, что это обладание будет полным, а ни на что иное он уже не мог согласиться! Где-то в глубине души, повзрослевшей и помудревшей за эти дни, Неоптолем сознавал, что женщина, о которой он так долго мечтал, все равно не его, что она, принеся себя в жертву, стала еще дальше, и если рухнет последняя зримая преграда и они станут по-настоящему мужем и женой, он потеряет ее совсем…
