Энтони Ричес - Твердыня тысячи копий
Глава 4
– Я так и знал. Сиди чеши задницу или выгуливай лошадок. Тьфу, скукотища!
Импровизированный эскадрон уже не раз выходил патрулировать пустынные холмы под зорким присмотром дуплекария. Каждому из новоиспеченных кавалеристов надлежало как можно лучше познакомиться со своим скакуном, для чего и были придуманы разъезды в южном направлении от тех возвышенностей, на которых главные силы Петрианы преследовали убегавших вениконов. Остальная пятерка выделенных турм несла службу вдоль занятого рубежа охранения, прочесывая лесные опушки на случай затаившихся варваров. Новичков же не пускали в дело, пока они не привыкнут к своим коням.
Марку достался рослый, поджарый серый жеребец, который обладал вполне спокойным норовом, хотя Кадир по секрету сообщил друзьям, будто дуплекарий именовал этого скакуна не иначе как «Ослиная башка». Что же касается самого Кадира, то Силию хватило одного взгляда, чтобы оценить его посадку в седле, после чего показал опциону на тонколядую, но мускулистую гнедую.
– Я ее придерживал, все никак не мог найти подходящего всадника… Посмотрим, что из вас обоих выйдет.
Вышло очень даже неплохо, кобыла чуть ли не с опережением выполняла все команды, поигрывая мускулами.
– Так ты, получается, не только искусный лучник, но и талантливый наездник?
Хамианец слегка поклонился в ответ на похвалу Марка.
– Десять лет не сидел на чистокровном скакуне, так что кое-какие навыки подзабылись. Впрочем, в скором времени, думаю, все вернется на свои места.
Марк улыбнулся другу и насмешливо уточнил:
– Что ты имеешь в виду? И вообще хотелось бы знать, где и по какому случаю ты научился владеть конем как парфянин?
Кадир пренебрежительно дернул плечом.
– Я ведь вырос в обеспеченной семье, а отец всегда считал, что первейшее достоинство мужчины – это умение держаться в седле, так что я с младых ногтей только и делал, что скакал, пока не обскакал самих учителей-арабов, которых нанимал отец. Все секреты, ведомые бедуинам, они передали мне. Научили стрелять из лука, пока лошадь несется во весь опор, да так, что я ни в чем не уступал моим наставникам. Признаться, я уже начал забывать то время… а может, нарочно не хотел вспоминать, чтобы не испытывать боль от потери…
Серый жеребец Марка вдруг вскинул морду, прядя ушами. Несмотря на видимое отсутствие причин для такого поведения, скакун, не меняя темпа, принялся покачивать головой, глазами обшаривая местность, словно искал источник, вызвавший его беспокойство. Из подлеска, в паре сотен шагов от всадников, под треск сучьев вылетел молодой олень и тут же кинулся прочь. Жеребец центуриона прижал уши к затылку и с легкой рысцы перешел на полный галоп, едва не скинув седока на землю. Оправившись от неожиданности, центурион решил не вмешиваться: пусть себе скачет, тем более что было приятно почувствовать под собой всю мощь зрелого скакуна. Бросив взгляд через плечо, Марк увидел, что Кадир тоже не растерялся, и сейчас, пригнувшись к самой шее гнедой, быстро наверстывает отставание. Полностью уверенный в своем искусстве, хамианец даже бросил поводья и принялся извлекать лук, что носил в кожаном чехле за спиной. Когда его гнедая поравнялась с серым жеребцом Марка, Кадир уже цеплял стрелу за тетиву, вприщур прикидывая дистанцию до убегающего оленя. Где-то далеко за спиной их пытались нагнать дуплекарий со своим заместителем. Остальные бойцы эскадрона просто следили за погоней, кто с изумлением, а кто и явно забавляясь.
Марк понадежнее зажал в кулаке копье, пришпоривая серого. Слегка поддернув поводья, он направил скакуна вокруг небольшой рощицы из пары десятков согбенных стволов. Пролетая мимо, он машинально бросил туда взгляд – и краем глаза успел уловить что-то красное в гуще буро-зеленой поросли. Резко осадив жеребца, он развернул его, сорвал щит с седельного крюка на левом боку серого и вскинул копье, готовый в любой миг всадить каленое жало меж веток. Издав чуть ли не звериный рык, из рощицы выскочил какой-то варвар и, потрясая мечом, принялся что-то орать и на скакуна, и на его хозяина. Серый, впрочем, был явно готов не только к неожиданным погоням, но и к засадам, потому что ринулся на дикаря, на ходу разворачиваясь вправо без какой-либо подсказки со стороны Марка. Этот маневр защищал седока, подставляя щит под вражеский удар, а заодно открывал более удобный угол для атаки – чем центурион и воспользовался, толкая копье сверху вниз, погружая его тяжелый наконечник в глотку туземца. Наточенное лезвие пропороло шею насквозь, и варвар опрокинулся навзничь, захлебываясь собственной кровью.
Заставив серого еще сильнее свернуть вправо, чтобы удерживать щит между собой и рощицей, Марк пустил коня крупным шагом, обходя заросли по периметру и высматривая другие признаки засады. И вовремя: из-за деревьев неожиданно выскочила пятерка варваров, только бросились они не в атаку, а наутек. Чуть ли не все были ранены – надо полагать, во вчерашнем деле, – а потому могли передвигаться лишь прихрамывая. Марк только головой покачал, переводя серого в легкую нарысь. Он вновь вскинул копье и с размаху ударил тяжелым кованым наконечником в хребет отставшего беглеца. Насадив тело на древко, он протащил его с полдесятка шагов, потом стряхнул на землю. Мимо уха центуриона, на расстоянии не больше локтя, вдруг свистнула стрела, настигнув самого легконогого. Выгнувшись, отчаянно царапая собственную спину в напрасных попытках добраться до стрелы, варвар повалился ничком. Мгновение спустя Кадир выпустил очередную стрелу, и другой воин рухнул на колени. Двое оставшихся замерли и развернулись лицом к преследователям, держа мечи наготове. Один из них, чрезвычайно рослый и крепко сбитый ратник, шагнул вперед, грудью прикрывая своего раненного в ногу товарища с неряшливо наложенной повязкой. Марк заставил серого обогнуть эту пару вне пределов досягаемости их оружия, а сам ткнул уже окровавленной пикой в бок раненому. Тот только охнул, оседая на землю. Последний из беглецов в бессильном гневе потрясал мечом, а Кадир тем временем насадил комелек стрелы на тетиву и до предела отвел назад локоть, готовый в любой миг засадить трехперый наконечник варвару в грудь. Марк же что-то медлил, приглядываясь к ратнику – и тут вдруг сообразил, что уже видел эту позу, которую принял окруженный боец, чтобы умереть сражаясь.
– Кадир! Живьем!
Хамианец замер, хотя и не ослабил натяжения тетивы, а его сотник подвел серого на пару шагов ближе и приставил залитое кровью листовидное жало копья к груди варвара. Тот и не думал двигаться с места, обоими кулаками сжимая рукоять меча, чтобы ударить латинянина, едва тот окажется в пределах досягаемости. Впрочем, в его глазах ясно читалось усталое равнодушие, а вовсе не пылкая готовность сражаться. Марк всматривался ему в лицо, слегка кивая при этом, будто находил все новые и новые подтверждения вспыхнувшей догадке.
